После Бабьего Яра

Продолжение. Начало читайте здесь.

Мой первый вопрос связан вовсе не с природой упомянутых мною проявлений государственного антисемитизма (это отдельная громадная тема), он куда более узкий – почему, собственно, власти столь яростно противились тогда созданию памятника в Бабьем Яре, что им, собственно, мешало принять уже во второй половине 1950-х – первой половине 1960-х решение, подобное, скажем, их постановлению 1967 года «О сооружении памятника советским гражданам, военнопленным солдатам и офицерам Советской Армии, которые погибли от рук немецко-фашистских оккупантов в районе Сырецкого массива города Киева»?

Видео дня

Александр Шлаен. Почему не хотели ставить памятник еврейским жертвам? Дело в том, что еще в 1944 году состоялось закрытое заседание Политбюро, на котором было принято решение принять все меры, дабы не подчеркивать исключительную жертвенность евреев в Великой Отечественной войне. Более того, тогда даже было принято решение о том, чтобы еврейских солдат, офицеров как можно меньше награждать орденами.

Вот тогда, а может быть чуть раньше, началась тенденция государственного антисемитизма в стране. Увековечение памяти не допускалось, более того, те, кто этим занимались, арестовывались и преследовались только потому, что государственный антисемитизм в Советском Союзе как политическая государственная тенденция рухнул только с приходом к власти Михаила Горбачева, а окончательно – в 1991-м году, когда распался Советский Союз.

Марина Шевченко. В 1942 году украинский штаб партизанского движения, проанализировав донесения партизан и подпольщиков по Киеву и Киевской области, направил в центральный штаб партизанского движения справочку (это практически, на мой взгляд, первое упоминание о каком-то количестве уничтоженных в Бабьем Яре), в которой было сказано, практически дословно, что в Бабьем Яре фашисты расстреляли около ста тысяч евреев. Затем, когда 28 ноября 1943 года по показаниям партизана и подпольщика Панасика была опубликована статья в военной прессе (газета у нас есть такая в музее – «Вперед, на Запад»), там как раз тоже есть такое упоминание.

Но что касается истории создания памятника, то в 1945-м году (и этот документ есть у нас в музее), было издано специальное постановление Совета министров и ЦК компартии Украины за подписью Коротченко и Хрущева «О создании памятника в Бабьем Яре погибшим мирным советским гражданам» . Это был еще камень жертвам Шевченковского района, который потом перенесли. Как рассказывают очевидцы, в том числе Илья Михайлович Левитас, который лично дружил с Юрием Власовым, главным архитектором Киева, у него был прекрасный проект памятника в Бабьем Яре, но, к сожалению, он не осуществился.

Владимир Тольц. История реализации постановления о создании памятника – отдельная «песня». Был объявлен «Закрытый конкурс на проекты монументов в память советских граждан и военнопленных солдат и офицеров Советской Армии, которые погибли от рук немецко-фашистских захватчиков во время оккупации Киева» (слово «евреи» оставалось табуированным еще многие годы.) При официальном обсуждении проектов трое его участников предложили все же, чтобы в памятнике нашла отражение трагедия десятков тысяч евреев, уничтоженных нацистами. Тут же они были названы националистами. В результате ни один из представленных проектов не был рекомендован в качестве основы для памятника.

Годы шли, а памятника все не было. И об этом скандальном положении говорили не только в СССР, но и за рубежом. А это стало беспокоить партийное руководство. В 1972-м тогдашний предсовмина Украины Владимир Щербицкий заявил: «Слухи, что мы умышленно тормозим строительство памятника, беспочвенны, но отреагировать мы должны». Решено было построить памятник к 30-летию Победы. Последовали новые конкурсы, но опять ни один из участвовавших проектов принят не был.

Авторам одного проекта член Президиума ЦК КПСС Петр Шелест сказал: «В вашем варианте слишком много трагедии, а трагедий мы ставить не будем». Наконец, выделили наиболее нетрагичный проект – коллектива профессора Михаила Лысенко. Распорядились: доработать (в процессе «доработок» Лысенко скончался.) А тут и новая беда: кто-то донес, что в основе ландшафтного парка – изображение звезды Давида. Этим вопросом сразу занялся ЦК Компартии Украины.

Мэру Киева Гусеву и архитектору Криволапову по партийной линии вкатили строгий выговор с занесением в учетную карточку. Для выявления их вины КГБ даже использовал вертолет, с которого произвели аэрофотосъемку. Работы в который раз приостановили... Но к 1976 году их все же завершили, и памятник, снабженный двумя мемориальными досками – на русском и украинском (ничего еврейского!), наконец, открыли (лишь в конце 1980-х к ним добавили третью – на идиш).

Ну, а в 1991-м на месте осенних расстрелов 1941 года открыли новый памятник-минору, о котором уже говорил Александр Александрович Шлаен. (Кстати, он рассказал нам, что против еврейской символики этого нового памятника выступили тогда и некоторые руководители украинских еврейских организаций. Но дело решила поддержка этого проекта видными деятелями украинской культуры – Иваном Драчом, Дмитро Павлычко, Сергеем Комиссаренко.)

Все это – лишь эпизоды истории государственного советского антисемитизма. Но в истории трагедии Бабьего Яра есть и другие, долгое время скрывавшиеся и куда более горькие страницы – страницы антисемитизма, так сказать, народного. То, что гитлеровцы апеллировали к нему, замышляя уничтожение киевских евреев, доказано документами и сомнения не вызывает.

Эта передача из цикла "Разница во времени" вышла на радио "Свобода" пять лет назад. С тех пор мало что изменилось в Украине – несмотря на смену власти. Разве что умер Александр Шлаен…

Уже цитированный мной украинский историк Михаил Коваль описывает первый период оккупации Киева так: «... в обстановке нагнетания ненависти к евреям, когда по улицам разъезжали автомашины, с которых неслись усиленные мегафонами требования «сообщать в гестапо и полицию о местопребывании коммунистов, партизан и евреев», когда на стенах домов, на столбах, заборах, даже в трамваях появились плакаты, призывавшие «бить жидов», карикатурные изображения «жидо-большевистских комиссаров» и «евреев-угнетателей», в душах киевских люмпенов, которые почувствовали возможность безнаказанно поживиться чужим добром, проявилась ранее затаенная злоба, злорадство, мстительность по отношению к своим соседям-евреям».

Истоки этой «злобы» и «мстительности» – тема отдельная, уходящая в глубь веков.

Евреи жили в Киеве тысячу лет, с начала Х века. Отношение к ним славянского населения отнюдь не всегда было идиллическим. То, к примеру, что некогда преподносили советским школьникам как «народное восстание 1113 года», было, по сути дела, первым известным нам по летописям еврейским погромом: «Кияне же, разграбиша двор Путятин, поидоша на жиды и побишая». Ну, а в новейшее время, в условиях советской власти и ее преобразований, евреи, как пишет украинский историк, «оказались в двусмысленном положении, дававшем повод считать их «опорой большевизма».

«Многие евреи, особенно представители молодого поколения, имели все основания испытывать к советской власти чувства признательности и даже преданности. Ведь это она вывела их за черту оседлости, уравняла в правах с неевреями, широко открыла двери к заветной цели каждого еврея – к образованию. Евреи осознавали свой долг перед советским государством и стремились честно отрабатывать его, трудясь не только в сфере экономики и культуры, но и служа в армии и в органах госбезопасности.

Ситуацию, сложившуюся в Киеве, отражает датированный 7 октября 1941 года германский документ «Сообщение о событиях в СССР», подготовленный полицией безопасности и СД: «Еще ранее из-за занятия евреями лучших рабочих мест при господстве большевиков и из-за их службы в НКВД как агентов и доносчиков, а также из-за происшедших в Киеве взрывов и возникших крупных пожаров возмущение населения против евреев было чрезвычайно большим».

О киевских пожарах и взрывах вспоминает очевидец трагедии 1941 года Нина Владимировна Герасимова.

Нина Герасимова. Небо было красное от зарева, были пожары. Кого ни спросишь «Что вы слышали?» – поток людей, идут с больными, несут больных, на колясках, на носилках. Это страшно, это было, наверное, часов 12 ночи. Кого ни спросишь – «Что вы слыхали?» – все одно и то же: говорят, что будет взорван Киев. Филипп Игнатьевич, юрист, он сказал, что нас разбудили немцы и сказали, чтобы мы уходили, потому что Киев, весь этот участок, где они живут, напротив Оперного театра, минированный и что нужно уходить. И мы, говорит, идем, куда глаза глядят.

Владимир Тольц. Взрывы и пожары – последствия операции Красной Армии, в которой участвовали, разумеется, не только евреи, – были сознательно использованы гитлеровским командованием для разжигания антисемитских страстей.

Из инструкции, утвержденной 16 августа 1941 года распоряжением начальника военно-административного отдела оперативного тыла группы армий «Юг»:

«Нужно создавать впечатление, что мы всегда действуем правильно. Если преступник не установлен, то акты саботажа и диверсий необходимо приписывать не украинцам, а евреям и русским: поэтому против них следует проводить репрессивные меры».

То, что при уничтожении евреев в Бабьем Яру использовали в качестве вспомогательной силы украинцев (украинскую полицию, которую возглавил член Организации украинских националистов А. Кабайда-Жуковский, Буковинский курень, возглавлявшийся Петро Войновским) и то, что их не приходилось принуждать к этому (коллаборантов-добровольцев хватало), – тоже факт установленный, описанный не только документально, но и в литературе художественной, в частности, в повести отца Алексея Кузнецова.

Из опубликованных в Германии свидетельских показаний немецкого шофера Хефера об уничтожении евреев в Бабьем Яре 29-30 сентября 1941 года:

«Однажды я получил задание поехать на своем грузовике за город. При мне в качестве провожатого был украинец. Было это где-то около 10 часов. По дороге мы обогнали евреев, шедших колонной с поклажей в том же направлении. Там были целые семьи. Чем дальше мы отъезжали от города, тем многолюдней становились колонны. На большой открытой поляне лежали груды одежды – за ними я и ехал. Я остановился поблизости, и находившиеся на поляне украинцы стали нагружать машину вещами. С этого места я видел, что прибывавших евреев – мужчин, женщин и детей – встречали также украинцы и направляли их к тому месту, где те должны были по очереди складывать свои пожитки, пальто, обувь, верхнюю одежду и даже нижнее белье. В определенном месте евреи должны были складывать и свои драгоценности. Все это происходило очень быстро: если кто-нибудь задерживался, украинцы подгоняли его пинками и ударами. Расстрел производили всего два шуц-полицейских. Один из них действовал в одном конце оврага, другой – в другом. Я видел, как они, стоя на уже уложенных телах, стреляют в них – в одного за другим. Проходя по телам убитых к следующей жертве, которая успела лечь за это время, автоматчик тут же расстреливал ее. Это был конвейер, не различавший мужчин, женщин и детей. В то время, как одни люди раздевались, а большинство ждало своей очереди, стоял большой шум. Украинцы не обращали на него никакого внимания. Они продолжали в спешке гнать людей через проходы в овраг».

То, что при этом часть населения Киева выражала удовлетворение и радость по поводу уничтожения своих сограждан-евреев, тоже факт установленный. И исторические причины этого «народного антисемитизма» тоже достаточно описаны в сочинениях украинских и зарубежных историков.

Печатается с сокращениями.

Владимир ТОЛЬЦ, историк, ответственный редактор тематических программ русской службы радио "Свобода"