Сергей Жадан: Отсутствие власти — наилучшая власть!

Модный писатель выпустил the best off: сборник из четырех книг под скромным названием «Капитал». Чем дал чудесный повод для беседы не только о литературе...

«Я пришла к поэту в гости, ровно в полдень в воскресенье...», — и увидела обычного человека: общительного и в меру скромного, достаточно тактичного (что редко встретишь среди любимцев публики) и излучающего положительную энергетику. Попивая коньяк, без пяти минут культовый Сергей Жадан говорил о национальной культуре, политике и, конечно, литературе.

— Почему — «Капитал»? Почему the best off? Такие сборники обычно издают, когда что-то новое придумать уже трудно...

— Мы решили сделать своего рода подарок читателям: собрание разных произведений под одной обложкой экономически выгодно (своеобразный социалистический ход!) — ведь намного дешевле купить одну книгу, чем несколько по отдельности. Там собраны четыре последние книги: «Депеш Мод», «Анархия в Украине», «Цитатник» и «Гимн демократической молодежи». Для меня эта книга — итоговая. Ну просто для себя закрыл какую-то часть жизни...

— Ты был одним из идеологов довольно неоднозначного проекта «День Независимости с Махно» в Гуляйполе...

— Мы рассматривали это как альтернативу официальному празднованию Дня Независимости, которое стало фактически профанацией... Меня давно преследовала мысль, что в Гуляйполе необходимо что-то сделать. В итоге получилась чуть ли не первая акция всеукраинского масштаба, значительно расширившая целевую аудиторию: присутствовали не только те, кто постоянно и традиционно интересуется украинским искусством, а и множество неофитов.

— Ходили слухи, что на фестивале распространялись листовки, в которых издевательски отзывались о крушении российского самолета под Донецком.

— Слышал, но не знаю, кто этим занимался... Какая-то самиздатовская газетенка, которую я не видел. Могу лишь сказать, что организаторы не имели к этому никакого отношения.

— На каком языке ты начинал писать?

— На украинском. В какой-то момент — лет в 16—17— написал на русском, несколько стихов. Но для меня этот язык с самого начала был не рабочим, а иностранным: я рос в украиноязычном окружении. Мой русский плох. И лучше говорить на хорошем украинском... Язык для меня — не выражение гражданской позиции. Потом я просто поступил на факультет украинско-германской филологии, и украинский стал моим рабочим.

— Большинство твоих книг построено на жизненном опыте и воспоминаниях 1990-х... Тогда было лучше?

— Если ты имеешь в виду «Депеш Мод» и «Анархию» — это абсолютно осознанные «разборки» со своей памятью, с прошлым, попытка навести в нем порядок. Так наводишь психологический порядок в себе. Наличие в прошлом белых пятен и черных дыр доставляет неудобства.

— А почему в них так много советской эстетики или — апелляции к ней?

— Я все-таки 17 лет прожил в Советском Союзе и не скажу, что они были наихудшими. Это не имеет отношения к советской эстетике, только к моему прошлому. Если бы я вырос в 1930-х годах в нацистской Германии и у меня было бы такое же счастливое детство, то я бы писал об этом с таким же восхищением. Понимаю, что в то время, когда мне было очень хорошо, в ГУЛАГе сидели миллионы людей. Но у меня нет угрызений совести — не я их туда посадил, и не я мог их освободить в 10 лет... Это очень личные воспоминания, сугубо индивидуальные рефлексии. Это — сугубо индивидуальный социализм, мое советское прошлое.

— Ты ощущаешь себя «культурным героем» 1990-х?

— Я ощущаю себя человеком, который прожил 1990-е, выжил и, думаю, больше обрел, нежели утратил. «Депеш Мод» рассказывает про жестокость 1990-х: эта книга не столько про людей, сколько про эпоху. Название «Депеш Мод» — привязка к конкретному временному промежутку. Многие просто сломались в 1990-е. Нас фактически кинули как пушечное мясо в развал «совка», в дикий нарождающийся капитализм. Поэтому я некомфортно чувствую себя со сверстниками — среди них очень много людей с, условно говоря, переломанным позвоночником, сломанным прошлым. Тот, кому было хотя бы тридцать-сорок лет, имел уже какой-то опыт, возможность этому противостоять. Детей это еще не затронуло. А именно наше поколение попало под пресс...

— В одном из интервью ты сказал, что писателю лучше много читать, чем много писать... Отсюда вопрос: кто из тех, кого ты читал, повлиял на формирование тебя как писателя?

— Очевидно, читанное еще в детстве. Скажем, русский футуризм — Маяковский, Хлебников; украинские поэты 1910—1920-х годов — Семенко, Плужный и так далее. То, что читал позднее, имело влияние, скорее, мировоззренческое, нежели стилистическое.

— Как ты относишься к «моде на Жадана»?

— Негативно. Мода — явление быстро проходящее. Я надеюсь, она пройдет, а читатели останутся. Мне не нравится, когда, на мои вечера приходят потусоваться, бухнуть со мной или травы покурить. Я люблю, когда приходят люди, которые читали книги — так интереснее...

— А чего, как тебе кажется, не хватает современной украинской литературе?

— В нашей литературе очень мало собственно литературы... Ей не хватает разговорного языка — нет диалогов. Почему нашу литературу не читают на улице, в метро и так далее? Почему мало цитируют? Не потому, что она плохая, или, скажем, задавлена российской — глупая и совершенно не актуальная мысль. А потому, что она не разговорная, взята не из жизни. Наибольшее приобретение украинской литературы последнего десятилетия — книги, написанные языком собственных героев. Это очень простая и банальная фишка, но от нее зависит украинская популярная культура как таковая. Почему нет украинского кино? Почему все сериалы снимаются на русском языке? Не потому, что на Востоке не говорят на украинском: все понимают, читают — нет никаких проблем! А потому, что нет разговорного языка как такового. А как снять кино про современный город? На каком языке его снимать? Думаю, это — наиболее интересная и актуальная штука. Тут есть драматургия: выйдет украинская литература из этого или не выйдет?

— С литературой ясно. А как насчет политики? В частности — пресловутого посторанжевого синдрома?

— Я политикой не интересуюсь (улыбается). У меня не было очарования, поэтому и разочарования я не ощутил. И синдрома не было: у меня все нормально с психикой. Полное отсутствие власти — это наилучшая власть для Украины! Но если говорить серьезно, думаю, здесь оптимальным было бы федеративное устройство, которое так долго обсуждалось в свое время. А вообще, в нашей стране нужно сделать Швейцарию — с коровами, сыром, банками и часами, которые, кстати, должны идти точно (смеется)!

Беседовала Анастасия Рахманина, СН