"Подходит ком к горлу". Виталий Ажнов – о пророческом разговоре со Ступкой, конфликте с известным режиссером и Малевиче, которого присвоила РФ

Виталий Ажнов – звезда столичного Театра Франко, яркий киноактер ("И будут люди", "Гуцулка Ксеня", "Несокрушимая", "Кофе с кардамоном", осенью состоится премьера "Малевича", где сыграл главную роль). Преподаватель по актерскому и ораторскому мастерству, диктор, стихоман. Выхватить Виталия на разговор – задача со звездочкой, однако OBOZ.UA удалось вклиниться в непростой график актера.

Видео дня

Мы встретились в скверике у Театра Франко. Мимо проходили прохожие, некоторые из них сделали даже не один круг, чтобы тщательнее рассмотреть актера, а Виталий тихим голосом, выдавая эмоции преимущественно движениями, то замирал, то поворачивался всем телом, вскидывал руки, поднимался, курил, снова уютно располагался на лавочке – отвечал на наши вопросы.

– Виталий, так сложилось, что мы встретились в канун вашего дня рождения. Каким запланировали завтрашний день?

– Наметил себе выходной – а это большая редкость. На самом деле я не очень люблю свой день рождения. Накануне начинаю чувствовать какое-то странное состояние – довольно грустное, депрессивное. И я никогда ничего не планирую в этот день. Но как-то так складывается, что меня окружают прекрасные люди, и что-то хорошее происходит спонтанно. Поэтому особых замыслов на завтра нет, но наверняка что-нибудь интересное будет.

– Только что вы отыграли на сцене Франко очередной спектакль "Лимеривна", который пользуется невероятным успехом у зрителей. Довольны ли сегодняшней работой?

– Я очень люблю "Лимеривну". Это первый спектакль режиссера Ивана Урывского в Театре Франко. И он обладает особой энергией, шармом, атмосферой. Но обычно проходит, надо сказать, очень по-разному. Сегодня прошел, казалось бы, хорошо. Хотя мне сложно быть объективным, потому что я достаточно самокритичный человек. Это с первого взгляда, возможно, кажется, что пренебрежительный, довольный собой, но это не так. Однако эта самокритичность, постоянные сомнения позволяют не останавливаться, а двигаться и находить что-то новое.

– Работа в театре, съемки в кино, преподавание в театральном Карпенко-Карого, мастер-классы по актерскому мастерству, курс по чтению поэзии, культурный подкаст "Ажнов шоу" – зачем вы так себя загружаете?

– Из-за ощущения, что время неумолимо и мы не знаем, что будет завтра. Это возникло, конечно, с началом вторжения. И постепенно стало обостряться. Хочется сделать очень много полезного. Художник – это миссия, как бы громко сейчас это ни прозвучало. Хочется быть истинным носителем своей культуры. И потом, знаете, когда у меня выпадает выходной, я не знаю, что делать с этим временем (смеется).

– А бытовая жизнь? Уборка, приготовление еды – это ваша история?

– У меня проблемы с завтраками. Могу впервые за день поесть в первом-втором часе дня. И поскольку почти всегда в репетиционном процессе, это происходит где-то в кафе этого района. А дома бывают моменты, когда мне хочется вечером что-нибудь приготовить – я очень люблю это. Не просто пожарить яйца, а сделать пасту с трюфелями или каким-нибудь интересным соусом. Утку могу замариновать. Когда-то даже голубцы крутил.

– Осенью планируется выход фильма "Малевич", где вы играете главную роль – выдающегося киевлянина, художника Казимира Малевича. Вы представили фильм на кинофестивале "Молодость", смотрели картину вместе со зрителями. Расскажите о ней.

– Мне кажется, что это фильм очень ко времени. Мы знаем, что за этого художника борется не одна страна, а Россия каким-то чудом объявила его своим. В фильме есть сцена, когда во время допроса от Малевича потребовали в анкете указать, что он россиянин. Однако тот отказывается, так как все время говорил, что он украинец. В фильме есть параллели с современным временем – это очень интересно. Но все равно у меня есть чувство, что можно было сыграть еще лучше (улыбается). Но со мной такое всегда.

– А бывает, что вы довольны работой на сто процентов?

– Сложно ответить на этот вопрос. Я всегда оставляю какой-нибудь люфт для себя – пусть хоть несколько процентов. Иначе можно остановиться в развитии.

– Что будет, если поймете, что все – потолок, дальше некуда двигаться?

– Ну, на самом деле у меня нет ощущения, что у любого человека, независимо от его профессии, должен быть потолок. Человеческий потенциал – он же безграничен, и ресурс безграничен. Однако я думаю, что если такое случится, то очень хотел бы это осознать в тот момент. Можно засидеться, не почувствовать, а хотелось бы вовремя уйти из театра. Но я не знаю, что будет со мной. Может, стану до последнего держаться?

– Ваш театр богат актерами, которые служат здесь десятилетиями: Хостикоев и Сумская, Бенюк, Богданович, Заднепровский и другие. Думаете ли вы о том, что будете работать здесь очень долго?

– Если не утрачу внутренний огонь, потому что актерская профессия – это же вопрос энергии. А те, кого вы назвали, – живчики, энерджайзеры. Кто его знает, удастся ли мне удержать такую искру? Но опять же скажу: никто не знает, сможешь ли ты осознать, когда начнешь внутренне угасать.

– Друзья в театре нужны? Ваш коллега Алексей Богданович откровенно признался нам в интервью, что не имеет друзей в театре, то же сказал и Остап Ступка.

– Друзья нужны, но это довольно сложный момент. Они у меня есть, но их немного. Это Акмал Гурезов, Кристина Корчинская. У нас иногда очень классные разговоры проходят с Еленой Хохлаткиной. Режиссер Иван Урывский – это человек, с которым всегда можно посоветоваться. Жена его – Мальвина Хачатрян. Давид Петросян, Дана Кузь. Это те, кто самые близкие. Можем ли мы встретиться где-нибудь не в театре? Бывает, но сейчас такое крайне редко происходит, потому что у всех жизнь просто несется, много дел.

– Не один год вашим ближайшим другом в театре была актриса Светлана Косолапова, с вторжением переехавшая в США.

– Это началось еще в 2010 году, когда мы вступали в Карпенко-Карого. Я помню, появились там в один день, пошли вместе в общежитие решать вопрос, где будем жить. Так и подружились. К слову, полномасштабное вторжение застало меня дома у Светланы. Забежал поздравить ее маму с днем рождения, а так как было уже поздно – заночевал. Проснулся в пять утра, решил, что надо сходить домой (а мы жили недалеко друг от друга) забрать документы.

Вспоминаю, меня накрыло странное состояние: шел по улице очень медленно. Как в кино: повсюду армагеддон, люди бегают – а я тящусь, как затуманенный. Пришел домой, принял душ – и все в таком тормозном состоянии. Вышел на балкон, сделал затяжку сигареты, и тут раз – моментально включился. Очень быстро собрал рюкзак. И вернулся в квартиру Светланы. Дальше двинулись ко мне в Калуш (Ивано-Франковская область): я, Светлана, Иван Урывский с женой. Там мой папа живет один в трехкомнатной квартире, поселились у него. Вернулись весной, начались репетиции в театре, пошли представления.

– Интересно, такая близость с руководителем, имею в виду Ивана Урывского, не мешает работе?

– Нет, наоборот. Я считаю, что создавать в творчестве дистанцию – это что-то из заскорузлой советской системы. Вопрос субординации, конечно, должен быть. Понимание, что режиссер – это капитан корабля. Но близость как раз позволяет создать лучший результат, как мне кажется. Потому что иногда у актеров тоже возникают безумные идеи, которые не можешь, скажем, озвучить на репетициях. А где-то на кофе – можешь поговорить.

И я считаю, что нам всем очень повезло с Урывским. Он невероятно одаренный, но и мягкий, добрый. Мудрый, дальновидный, стратегический. Очень харизматичный, застенчивый в какой-то степени. А вместе с тем сложный – в хорошем смысле слова. Так же и о Давиде Петросяне могу рассказывать. Когда репетировали "Слугу двух господ", не боясь, предлагали что-то свое – это хорошо.

– Три года вы работали в театре "Золотые ворота". Кристина Корчинская, которая вместе с вами и другими актерами ушла оттуда в Театр Франко, в интервью нам рассказывала, что на нее до сих пор обижается его тогдашний руководитель – режиссер Стас Жирков. А об Иване Шаране, по словам актера, Жирков написал в соцсетях, что никогда не подаст тому руки.

– У меня та же история, причем совсем ничем не оправданная. Мой театральный отец и человек, которого очень люблю, кем восхищаюсь, – Дмитрий Богомазов, мой преподаватель в университете (ныне – режиссер-постановщик Театра Франко. – Ред.). Но сложились обстоятельства, что тогда Дмитрий Михайлович был режиссером Театра на левом берегу Днепра. А Стас предложил мне пойти в "Золотые ворота". И у меня было очень классное время с этим театром – работа с прекрасными молодыми режиссерами, которые сейчас очень известны. Но, знаете, я все время чувствовал от Жиркова какое-то высокомерие, даже токсичность к Богомазову. И это все транслировалось в мою сторону, потому что я его студент. Я вообще не знал, как на такое реагировать.

Но вопрос даже не в этом. Люди растут, жизнь продолжается, хочется идти дальше. А у Стаса было какое-то болезненное восприятие всего этого. Кроме того, слишком высокий уровень эгоцентризма. Но в любом случае я благодарен ему за возможность поработать в театре "Золотые ворота".

– Что вы думаете по поводу того, что Стас Жирков уехал уже во время войны за границу и не вернулся в Украину?

– У меня нет, честно вам скажу, желания об этом думать. Не хочется на такое размениваться – как бы пафосно сейчас ни прозвучало.

– Вы производите впечатление уязвимого человека. Можете, если требуют обстоятельства, быть резким?

– Да, могу. Это в какой-то мере моя защитная реакция из-за того, что уязвим. Во мне нет физической агрессии, но может возникнуть как проявление защиты. Однако мои колючие шутки или слова – это только тогда, когда оправдано. И я очень рад, что научился признавать собственные ошибки – если понимаю, что было слишком, обязательно извинюсь.

– Как относитесь к хейту?

– Хейт – это нормально. Правда, я никогда не испытывал какой-либо публичной масштабной агрессии, хотя никто от этого не застрахован. Но единичные случаи, безусловно, были, однако на такое просто не обращаю внимания. Почему? Смотрите, в чем дело: только мы знаем правду о себе, правда же? Если ты хорошо знаешь себя, что тебе до тех, кто пытается испортить жизнь, на что-то провоцирует? Ты сам прекрасно понимаешь, где не дотянул, промахнулся, где получилось однообразно. А вот критика – это другое. Я создал поле, близкое мне (и это не несколько человек), этакую фокус-группу моих новых ролей, идей. Можем сидеть, пить чай, а я вдруг начинаю рассказывать и наблюдать, как реагирует человек: зажигается, подхватывает разговор или наоборот. И делаю выводы.

– Актерская зависть – чувствуете такое на себе? Кристина Корчинская рассказывала нам в интервью, что, когда пришли в Театр Франко, вас хорошо приняли, но добавила, что "старшие актеры не рассчитывали, что мы так мощно закрепимся, разрастемся в репертуаре".

– Классно сказано! (смеется) Мне кажется, что такие моменты существуют в любом коллективе, особенно если он большой. Есть определенное неприятие тех или иных моментов. Есть ревность в театре – к режиссеру, к ролям. Немало всего остального. Но мои другие виды деятельности позволяют мне смотреть на это все как бы со стороны, поэтому крайне редко по поводу такого рефлексирую.

– После окончания театрального вуза вам предложили преподавать, этим вы занимайтесь и сейчас. Не возникало неудобств из-за небольшой разницы в возрасте со студентами?

– Ну, это ощущение было, но сейчас я уже думаю о том, что даже в некоторой степени где-то отстаю от нового поколения, которое приходит. У них такие интересные всякие штуки наблюдаю (улыбается). Очень часто вспоминаю свой тупняк, когда после одного занятия мне студенты показали скрещенные указательный палец и большой. Переспросил: что значит? Говорят: это же форма сердечка, скорое послание на прощание. И в такие моменты понимаешь, что уже немного опаздываешь (смеется). Даже иногда замечаю на поклоне после представления, что из зрительного зала посылают такие сердечки.

Возвращаясь к возрасту, тут же вопрос не в том, чтобы изложить какой-то материал из книги. Творческая профессия во многом основывается на собственном опыте. Да, можно посоветовать, какую литературу прочесть, преподавать по книге, но важнее – интуиция, ощущение, потому что имеешь дело с психофизикой человека, а это непросто.

– Университет Карпенко-Карого с недавнего времени сотрясают публичные скандалы из-за харассмента со стороны преподавателей к студентам, что больно бьет по репутации вуза.

– Да, а что, умалчивать обо всем этом? Но относительно репутации вуза – это довольно сложная вещь, потому что она опять же зависит от человеческого фактора. И здесь есть вопросы. Но мы обязательно придем к прозрачной, качественной и открытой коммуникации, очень надеюсь на это.

– Во время вашей учебы в театральном наблюдались подобные истории?

– Никогда! У нас как раз мастерская была построена на том, что самое главное – это сопровождение тебя как творческой личности. Тебя направляют, поощряют проявление свободы, тебе помогают, подсказывают, но не ломают.

– Каково ваше отношение к сложившейся ситуации в Молодом театре, когда десятки актеров решились публично выступить против режиссера Андрея Билоуса (художника обвиняют в непристойном поведении относительно коллег, а также студентов Карпенко-Карого, где преподает. – Ред.), но впоследствии он вернулся на работу (также на днях стало известно, что Билоусу присвоено ученое звание доцента кафедры. – Ред)?

– Это болезненная тема. Поступок актеров – как раз и есть проявление свободы. Другое дело – как прореагировали дальше. Мне кажется, все это должно решаться не только на уровне столичного департамента. Это вопрос уровня министерства культуры, потому что мы говорим о культуре в целом. Но сейчас идет расследование, и будем надеяться, что справедливость восторжествует.

– Не секрет, что в театральных кругах вас сравнивают с очень самобытным актером Виталием Линецким, а еще пророчат в будущем славу Богдана Ступки, отмечая сходство психофизики. Что чувствуете, когда такое слышите?

– Я чувствую в такие моменты огромный уровень ответственности. Даже иногда немного подходит ком к горлу, потому что мне бы очень хотелось достичь такого мастерства. Богдана Ступку я видел только один раз – здесь, в коридоре Театра Франко. Мы пришли со Светланой Косолаповой на его спектакль, а он перед началом пробегал по коридору. Остановился: "Вы студенты театрального? Скоро будете здесь работать". И пошел дальше. Это не вымысел – прямо такая фраза была сказана. Мы стояли, поглядывая ему вслед – улыбающиеся, испуганные, удивленные, восхищенные.

А Виталий Линецкий как-то пришел к нам, студентам, на тренинг, его пригласил Дмитрий Богомазов. И у меня во время занятия случилась травма с коленом. Всю жизнь буду помнить момент: он меня выносит на руках со второго этажа к скорой. А потом однажды мы виделись на перроне вокзала, я ехал домой на Ивано-Франковщину. И еще раз – накануне его гибели мы снимались в одной картине.

– Кто из современных театральных актеров, на ваш взгляд, по праву входит в десятку лучших?

– Олег Стефан, Елена Хохлаткина, Татьяна Михина, Ольга Голдис, Кристина Корчинская, Акмал Гурезов, Олег Стальчук… Боюсь, кого-то сейчас забуду, а потом будут обижаться. Очень много сейчас ярких актеров на сцене. И приятно, что если раньше больше говорили о кинохудожниках, то сейчас ситуация стала более сбалансированной. Театральных артистов активнее приглашают в какие-то коллаборации. Вы видели Хохлаткину в рекламе одного из ювелирных брендов? Шикарная! К слову, она, по сути, моя первая театральная мама – играет ее в "Лимеривне". У нас очень эмоциональная связь, Елена очень современный и легкий человек. Как она реагирует на мир – это невероятно, там такой огонь внутри!

– Так получилось, что вы в студенческие годы потеряли маму…

– Мой день рождения начал отличаться именно после этой трагедии. Уже не было запала праздновать, потому что рядом нет человека, который подарил жизнь. Это произошло внезапно в феврале 2014 года. Болезнь сердца. Приходит ли мама ко мне во снах? А мне не снятся сны, по крайней мере, я их не запоминаю. Но знаю, что если кто-то говорит перед спектаклем "Боже, помоги нам", я могу сказать "Мама, помоги". Папа гордится мной, конечно. Он пока не приезжал на мои спектакли в Киев, но видел "Марию Стюарт" во Львове. У меня еще есть старший брат, он живет в Калуше, у нас хорошие отношения. Он видел мои представления в Киеве.

– Я, как и многие зрители, которые любят Театр Франко, в восторге от спектакля "Калигула". Скажите, ваш Калигула меняется? Он такой, каким вы его представляли с самого начала?

– Нет, конечно, он меняется. Мы взрослеем, поэтому это влияет на спектакль, потому что оно так срежиссировано Иваном Урывским, что многое построено на актерах. Для меня эта постановка – не просто о желании Калигулы получить в собственность Луну, не только о политике, не только о тирании или любви. Она об осознанном, глубинном ощущении одиночества. Ибо любой человек по жизни, как мне видится, одинок. Но мы всячески стараемся это чувство скрыть, минимизировать. И в последнее время меня это как-то… не то что тревожит. Я понимаю и чувствую это одиночество прямо осознанно. И оно очень резонирует именно с этим спектаклем.

– Это одиночество вам нравится? Или это вынужденное состояние?

– Это очень интересный вопрос. Я думаю, что, скорее всего, это мой сознательный выбор. Ведь вопрос не в родне, не в семье. Вопросы во внутренней гармонии. Часто задумываюсь: а что ты делаешь в театре? Репетируешь, играешь роли, горишь ими. Тебе нравятся аншлаги, зрители, моменты спектакля – это как наркотик. И все это (я говорю сейчас о себе) как раз компенсирует чувство одиночества. А потом поздно вечером выходишь из театра, думаешь: вот только что ты был не один, а сейчас снова один. И уж вроде бы никому не нужен. Ты им отдал, они взяли, и мы попрощались.

– Как вы чувствуете себя в откровенном образе Калигулы? Каблуки, чулки, открытое платье – вам комфортно в этом всем?

– Этого требует образ, но мы очень много думали по поводу уместности этих сцен. Работа над спектаклем шла еще до начала вторжения, премьера состоялась в первые месяцы большой войны. Но это вопрос не эпатажности постановки, а важный момент в контексте этого спектакля. Поэтому, собственно, мы коллегиально все же решились на это. Комфортно ли мне в таком образе? Ну, сначала было тяжело. Во-первых, я комплексую до сих пор из-за своего тела. А во-вторых, это актерский вызов.

– Недавно в прокате прошла эротическая картина "Морена" с вашим участием. Легко соглашаетесь играть в подобных картинах? Ваш коллега Александр Рудинский на премьере картины "Две сестры" рассказывал нам, что сцена секса в ленте между ним и главной героиней пришла в голову режиссеру прямо на съемочной площадке и актеры сыграли ее без репетиции.

– В "Морене" у меня нет эротических сцен. Как я отношусь к таким эпизодам? Для меня, чтобы раздеться перед камерой, надо понимать, что это действительно нужно. Если во благо картины, творческий зов – то я согласился бы.

– Чем вы готовы пожертвовать ради хорошей роли? Например, поправиться на много килограммов, учитывая, что какое-то время боролись за стройное тело?

– Я согласился бы на такую роль, потому что знаю путь назад (смеется). И еще на многое другое согласился бы. А вот в плохом кино, знаете таком пустеньком, не буду играть даже за очень хороший гонорар. Не хочу размениваться.

– Сейчас вы продолжаете контролировать вес? Знаю, что на первое занятие своих сценических курсов вы приносите торт для будущих учеников.

– Вы такой удивительный интервьюер, столько обо мне знаете (улыбается). В еде сдерживаю себя до сих пор, торт – иногда пробую. Сейчас мы в театре работаем над новой постановкой "Арлезианка", премьера которой запланирована на начало июня. Там у меня очень хороший персонаж, уже начинаю прямо любить его. И вот там запланирована одна сцена с элементом раздевания (выдам небольшой спойлер), поэтому я сейчас стараюсь себя держать. Вот отбуду день рождения, а после буду очень категоричен к себе.

– Все интервью внимательно рассматриваю ваш образ, в котором очень много деталей. Хочется побыть сейчас немного Николасом Кармой, который известен блогом "Сколько стоит ваш лук?".

– На мне пальто из шерсти – оно из секонд-хенда. Не могу сказать, что заглядываю в такие магазины часто, но есть люди, которые находят для меня там интересные вещи. Пальто однотонное, и, чтобы не было слишком тривиальным, его разрезали по спине и сшили красивым швом белыми нитями. Очень люблю аксессуары, предпочитаю украинские бренды. Серебряная цепочка с конвертиком – подарок от моих учеников. Мы сейчас изучаем эпистолярный жанр – письма, дневники известных украинских деятелей. И вот сделали мне такой презент, внутри – крошечное письмо.

Мой свитер – это Avant Toi, очень качественный, правда, недешевый. Шапка – самая обычная, единственное – покупаю всегда такие, которые не надо натягивать на уши – с детства этого не люблю. Но мама натягивала (смеется). Чтобы, опять же, не выглядело скучно, нацепил на шапку аксессуар – большого жука. О, еще носки – они с люрексом, двусторонние. И ботинки – винтажные Buffalo.

Также читайте на OBOZ.UA интервью с актрисой Еленой Кравец – о сложных отношениях с соцсетями, возвращении в "Квартал 95" и волшебной фразе от страхов.

Только проверенная информация у нас в Telegram-канале OBOZ.UA и Viber. Не ведитесь на фейки!