Цаплиенко: репутация – мой главный капитал

Всегда восхищалась журналистами, которые делают репортажи в горячих точках планеты. Одно дело брать интервью, сидя в спокойной, уютной обстановке, и совсем другое – создавать качественные материалы, находясь буквально на волосок от гибели. Это высший пилотаж. Но, как говорится, каждому свое. Мое в данном случае – задавать вопросы Андрею Цаплиенко.

– Если не ошибаюсь, по первому образованию вы актер. Что заставило вас уйти в журналистику?

– На самом деле актером я и дня не работал. Отучился в Харьковском театральном институте и диплом получил как раз накануне развала СССР. А в тот период было не до искусства. Людей больше интересовало, как выжить в непростых условиях. Меня в том числе. Пришлось ехать гастарбайтером в Польшу, зарабатывать на жизнь. А в журналистику пришел уже в декабре 92-го – меня позвали «поиграть в телевидение». Наша телекомпания была небольшой, эфиры выходили, как я говорил: «на три улицы и два переулка». Но коллектив был очень хороший – с высокой степенью свободы самовыражения при полном отсутствии качественной телевизионной техники. И я очень быстро понял, что такой образ жизни мне подходит. Не профессия, а именно образ жизни, когда в течение одного дня ты можешь стать свидетелем сразу нескольких жизненных историй.

– Актерские навыки помогают вам в журналистике?

– Были такие ситуации, когда приходилось выдавать себя не за того, кем ты есть на самом деле. Как-то во время войны в Македонии мы пытались проехать на территорию, контролируемую албанцами. А у албанцев было, мягко говоря, не слишком приязненное отношение к украинцам – в силу того, что Украина снабжала правительство Македонии оружием. И мы с оператором представились как литовская съемочная группа, надеясь, что среди местного населения нет знатоков литовского языка. При этом, как вы понимаете, мы и сами не знали ни слова по-литовски (смеется). Когда мы садились в машину с албанскими боевиками, оператор произнес фразу, смысл которой я не понял: «Сит форевер». В ответ я кивнул головой. После возвращения спросил у него, что он хотел сказать. Оператор ответил: «Как что?! Садись впереди!»

Вообще-то, мне часто приходится перевоплощаться в кого-либо. Благодаря своему актерскому образованию я приобрел два очень полезных навыка. Это умение работать с текстом – ведь у нас риторике обучают только в театральных институтах. И второе – умение скрывать свои эмоции. Это особенно важно, когда нужно скрыть страх. Твой собеседник (я имею в виду боевиков) ни в коем случае не должен почувствовать, что ты чего-то боишься.

– Какие еще качества необходимы, чтобы стать репортером вашего уровня?

– Хороший репортер – это профессиональный охотник за информацией, человек, который умеет четко ставить задачи для достижения цели, быстро принимать решения и который, по сути, является профессиональным авантюристом.

– Прежде чем отправиться в очередную командировку, что в первую очередь узнаете о стране, в которую предстоит ехать?

– Прежде всего нужно знать, где она находится (смеется). Хотя бы для того, чтобы знать, как из нее выбираться в случае чего. Недавно мы снимали фильм о Че Геваре, и после поездки в Боливию рассказали одному из структурных руководителей телеканала «Интер» о том, что у нас в кадре есть индейцы. Реакция была следующей: «Как здорово! У вас получился международный проект. В Индию успели съездить?» Так что знание о географическом расположении страны лишним не бывает (улыбается). Информация о политических, религиозных раскладах обязательна. История страны. Нужно знать, какие внешние стороны втянуты в конфликт. Немаловажно заранее найти человека из местных, который сможет помочь в критической ситуации.

– Часто ли в вашей практике случались казусы из-за незнания каких-то нюансов?

– Казусы бывали, но связаны они были, скорее, с излишней самоуверенностью. Однажды меня с моими помощниками – моджахедами (дело было в Афганистане) – арестовали во время высадки американских войск. Я посчитал: вот, я такой классный и умный репортер, раскрыл место высадки американцев, о котором пока никто не знал, приехал туда снимать. Но бойцы Северного альянса нас быстро скрутили и отправили в зиндан (тюрьма, вырытая в земле и прикрытая решеткой. – Авт.). Спасло то, что у меня с собой был паспорт с афганской визой. А моих сотоварищей хотели расстрелять как шпионов. Пришлось приложить немало усилий, чтобы их вытащить. Так что излишняя самоуверенность может стоить не только свободы, но и жизни.

– А вам доводилось бывать в Нагорном Карабахе?

– К сожалению, нет. Дело в том, что меня-то самого армяно-азербайджанский конфликт интересовал, но большинство людей в Украине – нет. Это проблема новостей и сознания. Приведу один пример, который для меня является лакмусовой бумажкой. В 1999 году, когда НАТО бомбило Сербию, там погибло около трех тысяч человек. И в этот же период в Африке, в Республике Сьерра-Леоне, началась гражданская война, повстанцы устроили резню, в результате которой погибли десятки тысяч людей. Разница между сербами и африканцами заключалась в том, что у последних  черный цвет кожи, и остальному миру, по большому счету, не было дела до массовых убийств в Африке. То же можно сказать и о Карабахе. Чем регион дальше, особенно ментально, тем менее он интересен. И к недавним событиям в Осетии не было бы такого пристального внимания, не будь в них замешана Россия. Я заметил, что с каждым годом информационный интерес людей все больше сводится к внутренним проблемам. То, что происходит за нашим украинским забором, мало кого интересует. Это факт.

– Как говорил Сталин: «Гибель одного человека – это трагедия. Гибель миллионов людей – это статистика».

– Да уж, цинизма ему было не занимать. Кстати, сейчас Иосиф Виссарионович вполне подошел бы на роль главного редактора какого-нибудь крупного телеканала. К сожалению, у нас многие трагедии становятся статистикой, те же постоянные гибели шахтеров. Наша профессия тоже цинична, но что делать? И врачи должны оставлять в стороне эмоции, иначе может дрогнуть рука. Я в работе циник, но это не значит, что в жизни не могу сострадать людям.

– Вы один из старожилов телеканала «Интер», на котором в последнее время – постоянная смена руководства, текучка кадров. Как вы лично воспринимаете эти процессы?

– Считаю, что уход многих людей пошел не на пользу каналу. Но владельцы канала поступают так, как считают нужным. Что касается меня… Знаете, я человек «Интера», но... Я всегда работал с очень маленьким коллективом, вроде бы работал на канал, но далеко от него. Меня больше интересуют рабочие отношения между мной и оператором, нежели между нашим редактором и председателем правления. По поводу всех интеровских катавасий у меня собственное мнение, которое многим не нравится. Но мне самому нравится то, что я некомандный человек. Такой уж у меня характер – ценю ту свободу, которая у меня есть, ценю свою репутацию, которую считаю своим главным капиталом.

– Часто ли ваши материалы подвергаются цензуре?

– За все время работы было два случая. Первый – в 2004 году во время президентской кампании. Мы тогда снимали в Ираке репортаж о гибели наших солдат. Выпускающий редактор заявил, что сюжет слишком кровожадный, не оптимистичный. Хотя я прекрасно понимал, что он выражал не свое мнение, там была замешана политика. Так вот, потребовали вырезать несколько моментов, я категорически отказался. В итоге сюжет сняли с эфира. А второй случай был совсем ерундовым. В сюжете о ситуации в Боливии прослеживались очевидные параллели с Украиной. Были сделаны четыре правки по тексту, которые я поначалу воспринял как стилистические. Но, вчитавшись, понял, что удалялись любые аналогии с нашей страной. Хотя на самом деле я не ставил цели провести какие-то аналогии, просто так получилось. Мне удалось настоять на том, чтобы сюжет вышел в первоначальном виде, без редакторских правок.

Вообще, цензура в нашей стране – штука хитрая. В Украине нет национального лидера, поэтому пресса «отыгрывает» интересы разных групп, разных людей. Таким образом, правда всегда находит возможность себя проявить.

– Вас не пытались переманить в политическую журналистику?

– Пытались, но мне это неинтересно. Я понимаю, что политическая журналистика – вершина нашей профессии. Тот, кто хочет сделать карьеру, должен стремиться к ней. А я карьеру не строю, я просто живу. 

– Журналистика – одна из самых опаснейших профессий в мире. Когда вы рискуете на съемках – это понятно. А доводилось ли вам сталкиваться  с опасностью, угрозами, связанными с вашей профессиональной деятельностью, в Киеве?

 – Угрозы бывали. И телефонные, и какие угодно. Они были связаны с профессиональной деятельностью, но не как журналиста, делающего репортажи из горячих точек, а как журналиста, проводящего расследования на территории Украины. Я не сомневаюсь, что подобный опыт есть у любого журналиста, который проводит расследование. И в такой ситуации залогом безопасности является его публичность. Тебя никто не тронет, пока ты на виду.

– Тронули же Политковскую, Холодова, Гонгадзе.

– Я думаю, этим журналистам стал известен фактаж, который они не дали ни в эфиры, ни в газеты, они его не обнародовали. Поэтому я и говорю, что материал необходимо сразу же сделать достоянием гласности, не надо хранить тайну, потому что можно унести ее с собой в могилу. Вся информация, которая у тебя есть, должна тут же стать известна всем. Только так ты сможешь обезопасить себя.

– А правда ли, что несколько лет назад на вас в Киеве напали с ножом?

– Правда. Но это нападение не было связано с профессиональной деятельностью, и я о нем не буду рассказывать. Эта история не задевает интересов власть имущих, поэтому пусть она останется моей тайной (улыбается). 

"Материалы предоставлены в рамках контентного сотрудничества сайта «Обозреватель» и журнала «Публичные люди»."