Виктор Шендерович: "Сатира — вид человеческой реакции"

Телепередачи "Куклы", "Пятое измерение", "Итого" и многое другое — дело рук Виктора Шендеровича, талантливого сатирика, обаятельного и остроумного человека. У него огромная аудитория слушателей и читателей, которая верит в его искренность, которая даже если и не разделяет полностью его мнения по тому или иному вопросу, всегда готова к нему прислушаться. Сейчас Виктор Анатольевич работает на канале RTVI, где у него еженедельная передача-комментарий. В Одессе он оказался по приглашению почитателей его таланта. Авторский вечер в зале Одесского русского драматического театра представлял собой своеобразную презентацию новой книги Шендеровича "Изюм из булки". Весь сбор от концерта поступил в Центр реабилитации детей-инвалидов.

Виктор Анатольевич, как сейчас развивается ваш "роман" с театром?

— Первые пьесы я писал для театра-студии Олега Табакова, потом преподавал сцендвижение у него на курсе, некоторые нынешние звезды — мои ученики. Я писал для определенных артистов, в "Табакерке" уже третий год идет моя пьеса, предназначенная специально для моего однокурсника, замечательного артиста Михаила Хомякова. Вообще-то изначально я не пишу для кого-то, следую определенной идее, но в процессе написания начинаю видеть в тех или иных ролях конкретных артистов. И даже предполагаю режиссера. У меня есть несколько идей новых пьес, есть какие-то написанные уже сцены, но работа над пьесой, строго говоря, требует полного включения и погружения в материал, в отличие от газетной заметки или программы "Итого". Полнометражная пьеса — это три месяца жизни. Надо "обезвредить" телефон, обесточить телевизор, ни на что не отвлекаться, чтобы, как говорит Жванецкий, "антивещество начало вырабатываться". А поскольку я работаю в еженедельном режиме, то переключиться не могу. Если же опять в силу каких-то причин останусь без своего еженедельного комментария, снова займусь драматургией.

Можете ли вы определить в своей жизни самую драматичную, смешную, парадоксальную ситуацию?

— Самой драматичной ситуацией для меня оказалась служба в армии. Горин говорил, что самое главное для писателя — это несчастливое детство, которое он потом описывает в своих произведениях. Мое детство было очень счастливым, безмятежным, меня окружали замечательные люди. И юность была прекрасная, я жил в каком-то перенасыщенном кислородом мире, в котором все было очень хорошо. Студия Табакова — интеллигентные люди, поэтические застолья… К нам в гости приходили Ким, Окуджава, Высоцкий, Катаев. "Алмазный мой венец" впервые я услышал в устном исполнении Катаева, он пробовал на нас различные фрагменты еще до выхода книги в свет. И после этого я попал в Забайкальский военный округ, ударился, можно сказать, лицом о жизнь. В армии мне быстро объяснили, кто я, а кто — советский народ, и где мое место. То время было для меня очень конфликтным, драматичным. После этого я и стал писать. Самое парадоксальное — начал писать, наверное, поперек русской традиции. Обычно писатель проходит путь от Чехонте к Чехову. Это я без мании величия говорю, не смотрите на меня так… Я о жанровой последовательности сказать хочу. Я начинал как серьезный писатель, недавно рискнул опубликовать мои ранние рассказы, драматические, лирические, очень личные. И стихи писал. А потом обнаружил, что хоть и считают мои опыты интеллигентными, симпатичными, но высокой планки тут не преодолеваю. Когда же я начинал валять дурака, вдруг выяснилось, что растрогать до слез не могу, а насмешить — могу! Делал я все очень быстро, легко, и серьезным занятием это не считал. Вдруг мои юморески начал читать Хазанов, потом Горин на "Юморине" в Одессе сказал какие-то добрые слова: "То вот хорошо, но так могут многие, а вот это — ваше… Давайте туда". Как-то внезапно и парадоксально обнаружилось, что я — писатель-сатирик. А самое смешное обо мне читайте в книге "Изюм из булки" или спрашивайте очевидцев. Аристотель сформулировал: комическое — в несоответствии формы и содержания, ритмов, стилей…

Кстати, о форме и содержании. Чем продиктована смена вашего имиджа?

— Вы хотите спросить, почему я сбрил бороду? Все очень просто. Дочь давно усвоила: когда папа в отпуске, то без бороды его не узнают, он принадлежит только семье. К тому же история закрытия наших телеканалов меня очень утомила, и я сделал все возможное, чтобы меня перестали хватать за рукав и спрашивать о Путине. Я как Фидель Кастро, только наоборот: он сбреет бороду, когда коммунизм победит во всем мире, а я ее отращу, когда Путин станет политиком ранга Берлускони, а не Милошевича.

В прессе промелькнуло сообщение, что наш земляк, бывший одессит Виктор Лошак, возглавил крупный медиа-холдинг, куда вошел, в частности, журнал "Огонек". Известны ли вам какие-либо подробности этого события?

— Я приятельствую с Виктором Григорьевичем и, конечно, искренне рад. Дело в том, что, к сожалению, российская медийная жизнь богата тектоническими сдвигами во всем, что касается процесса взаимоотношений издателя и СМИ. Возьмите "Коммерсант", "Московские новости"… Ну, об "Известиях" я не говорю, о мертвом — либо хорошо, либо ничего… Это все довольно драматично, а с другой стороны — неизбежно. Собственники должны понимать разницу между изданием журнала и нефтедобычей, условно говоря. Последний телеканал, на котором я работал, до Абрамовича принадлежал Дерипаске, и я насмотрелся на это руководство, на это представление о телеканале, как некоем добывающем средстве. Человек считает, что он должен просверлить дырку, а оттуда должна хлынуть нефть. Если нефть сразу не идет, он считает, что потратил деньги зря. И весьма сложно бывает объяснить достойному господину, что в этом месте, конечно, можно просверлить, но сразу нефть не пойдет… Другая технология, не надо ждать непременной отдачи! А воспринимают тебя именно как политическую заточку, и если ты не работаешь на него, не пиаришь его самого в положительном смысле, а его конкурентов по бизнесу — в отрицательном, то собственник очень быстро перестает понимать, за что он платит тебе деньги. И это тоже совершенно справедливо, надо находить какие-то другие пути взаимоотношений. Те бизнесмены, которые осознают себя встроенными в общество, понимают смысл этой инвестиции. Вкладывая деньги в стабильность и развитие общества, безусловно, можно ожидать спустя какое-то время, что твой вклад вернется к тебе деньгами. По крайней мере, в стабильном обществе никто не начнет переворачивать твой Мерседес и поджигать усадьбу. Вот в чем смысл подобных вложений.

Но, к сожалению, мало кто из бизнесменов ориентирован на такое долгосрочное понимание ситуации. Чаще человек ориентирован на очень быстрый возврат денег или, по крайней мере, на какой-то прямой политический смысл. Я таких собственников тоже повидал, это тихий ужас, который постепенно становится громким. Но дай Бог, чтобы новый собственник холдинга оказался мудрее предыдущего.

Виктор Анатольевич, считаете ли вы, что сатира возникает, когда общество оказывается в тупике?

— Сатира не тупик и не проезжая часть, — это вид человеческой реакции на несоответствие реальности и идеала.

Что влияет на позицию сатирика? Как складывается для него система ценностей?

— Все это начинается с людей, которым мы верим — в детстве, в юности. Даже бессознательно, на уровне визуального анализа. Я смотрел на лицо Сахарова или Окуджавы и понимал, что хочу быть таким, хочу быть с такими людьми. А говорили они вещи совершенно противные моим тогдашним убеждениям. Я был вполне среднестатистическим мальчиком… Ну а потом — потом надо пытаться жить свою жизнь. Пытаться находить свое место. Жить в согласии с собой, делать то, что считаешь правильным. Обжигала мысль о том, что тем, что я пишу или делаю, могу расстроить Зиновия Гердта, Григория Горина, собственных родителей или неизвестных мне каких-то людей, но, так сказать, близких мне по духу. Вопрос в том, чтобы ты жил так, чтобы тебе не было противно.

Стало быть, у вас есть "кодекс чести", которому вы следуете?

— Я надеюсь, что он есть. Считаю себя социальным публицистом. Вдохновение существует для свободных поэтов, я же долгое время к определенному часу должен был сдать определенное количество строк. Работа усложнялась тем, что строки должны были вызывать смех. Приходилось тяжело… Принципиально не принимал и не принимаю участия в рекламных политических акциях, как черт ладана избегаю ужинать с видными чиновниками — потом не докажешь, что тебя не купили с потрохами.

В одном из интервью вы заявили, что не хотели бы стать персонажем глянцевых журналов. А с какими изданиями вам не зазорно сотрудничать?

— Например, с журналом "Знамя". Это действительно престижно. Когда мой рассказик напечатала "Иностранная литература", я гордился этим событием. Кстати, с этим рассказом связана очень любопытная история. Возвратившись со службы в армии, я написал страшноватый рассказ "Крыса" — о том, как солдаты затравили крысу. Она просто оказалась младшей в иерархии. Весь взвод целые сутки убивал крысу, давая выход определенного рода энергии. Я написал этот рассказ в 1983 году, а в 84-м моя знакомая переводчица с норвежского и датского языков, с которой мы приятельствовали, посоветовала: "Зайди в журнал "Иностранная литература" к Ланиной, она хочет тебя видеть". А Ланина была заведующей отделом иностранной литературы, я потом узнал, что она состояла в переписке с Бродским, такая дама — штучная... Мне было в то время двадцать три года. Она сказала мне: "Виктор, я прочла ваш рассказ, он хороший, давайте опубликуем его в нашем журнале, но как перевод с испанского. Солдаты хунты затравили опоссума… Будет очень прогрессивный рассказ, антивоенный". А я был молод, горд, отказался тогда, идиот… Спустя много лет я узнал о том, что Татьяна Владимировна Ланина умерла, вдруг вспомнил о ее тогдашнем предложении и сделал этот "перевод с гондурасского" рассказа "Опоссум" молодого автора Хулио Сакраментоса. Вот "Иностранка", "Знамя", "Новый мир" — это престижно, а просто так мелькать... Популярность — это действительно очень приятно, только быть через запятую с Укупником я не хочу. Был такой случай, когда молодая девушка, взяв у меня автограф, сказала: "Какая я счастливая! Ведь сегодня с утра мне еще и Укупник автограф дал!". У такой популярности есть своеобразная окраска, которая мне не нравится. Ты думаешь, что человеку нравится сделанное тобой, но тебя просто воспринимают как еще одну фигуру из "обоймы". В этом смысле я дистанцируюсь.

Опыт ваших взаимоотношений с кинематографом — это…

— Опыт моей работы в кино имеет место, опыт работы кино со мной — отсутствует. Я написал несколько киносценариев, осуществление постановок по ним пока удивительным образом не складывалось. Я даже не могу сказать, что это плохие сценарии. Мой первый сатирический, довольно забавный и лихой сценарий был написан в переломное время, в 1991 году. Он роковым образом предсказал грядущие события. "Поезд ушел" в августе 91-го, когда по Москве пошли танки. По моему сценарию они пошли по Москве в июне! А в сентябре выяснилось, что сценарий-то уже неактуален, все в прошлом, время ушло. Потом были еще несколько попыток, недавно я написал вместе с моим коллегой и тезкой режиссером-голливудцем Виктором Гинзбургом сценарий по роману Пелевина "Generation П". Мы с Виктором Пелевиным достигли консенсуса, остается найти пять-шесть миллионов долларов. И тогда сценарий будет запущен в производство.

Есть еще любопытная история одного киносценария, которую мне хочется рассказать подробнее. Шел 1992 год, я написал второй в своей жизни сценарий, и он даже был запущен на киностудии Горького. Время было замечательное. Кино являлось главным средством отмывки денег, и в связи с этим появились какие-то новосибирские братки, которые решили построить этакий Голливуд под Новосибирском. Мне было сказано, что кинокомпания будет построена очень быстро. Я помню аванс, который мне принес в пакете "Мальборо" и высыпал на стол какой-то браток в тренировочных штанах, и на мой вопрос, где тут, собственно, расписаться в получении денег, так на меня посмотрел, что я понял, как безнадежно отстал от жизни… К моменту окончания работы над сценарием бесследно исчезли спонсоры будущего фильма, причем я подозреваю, что их нет не только в кино, но и в живых. Это как раз было время взаимного отстрела. Четвертый киносценарий я только начал писать по моей пьесе, идущей в Питере, им заинтересовался Владимир Мирзоев, театральный режиссер, желающий попробовать себя в кино. Будем надеяться, что-то получится…

Мария Николаева, "Киевский ТелеграфЪ"