Человек аппарата

С Владимиром Литвином мне довелось работать вместе в Администрации Президента Украины в 1994 — 1996 гг. (до тех пор, пока я не подал в отставку по "моральным соображениям"). Тогда он был абсолютно незаметен, небросок и неярок, типичный аппаратчик с папкой под мышкой и тусклым взглядом.

Он не выделялся среди прочих сотрудников аппарата ни своей крестьянской колоритностью, как, например, Иван Салий, ни эрудированностью и интеллектуализмом, как Саша Разумков, ни казуистикой и иезуитством, как Дмитрий Табачник, ни шумной беспардонностью, как Александр Волков, ни даже отвязностью и нарциссизмом, как Андрей Деркач.

Собственно, известным в масштабах страны (и не только) он стал благодаря пленкам Мельниченко, а изменился он, причем радикально, и как человек, и как профессионал благодаря Верховной Раде.

Было время, когда я к этой персоне настолько не чувствовал уважения, что даже не имел по отношению к нему никаких моральных ограничений.

Хочу покаяться. Когда я работал руководителем одного медиа-холдинга, ко мне пришел корреспондент, который принес заметку о том, как машина, в которой ехал сам глава администрации, сбила пенсионера. Заметка начиналась так: "Видимо, главный администратор так спешил к жене и поторапливал водителя, что участь пенсионера была решена..." Я заметил, что интерпретация несколько пресновата. Тогда он исправил начало: "Видимо, главный администратор так спешил к любовнице..." Я сказал, что налет пресности все-таки не улетучился. Тогда он принес окончательный вариант: "Видимо, главный администратор так спешил к любовнику..."

К счастью, я тогда эту заметку так и не поставил. Но, тем не менее, приношу извинения и за ерничество, и за неуважение. Потому что Владимир Литвин за последние четыре года практически стал другим человеком.

Опять-таки, процитирую самого себя. Через год после того, как Литвин стал спикером, я в одной статье написал: "Особенно мне нравится, когда человек преодолевает в себе холопство и рабство. Помните, у Чехова: "выдавливать из себя раба". Когда Литвин, сжав себя со всех сторон, хоть небольшую каплю рабства, но выдавил, для меня это был не просто момент удовольствия, но и момент надежды. Ведь если один политик, особенно значимого масштаба, сумел это сделать, значит, не все потеряно и его коллеги, поднатужившись, тоже смогут победить себя. Не забывайте, что политика — это особый способ взаимодействия особых белковых тел. Особенность белковых тел наших политиков в том, что эти тела на 90 процентов состоят из таких не совсем позитивных качеств, как холуйство, рабство, холопство и так далее, и эти качества нужно выдавливать. Вот почему Литвин стал для меня политическим открытием. Я примерно представляю его политические возможности, поэтому, когда я говорю о нем как об открытии, находке, имею в виду в основном нравственно-политические качества. Его поведение стало неким символом обновления. Видимо, он многое для себя переосмыслил: жизненные приоритеты, цели и в результате какого-то позитивного давления стал поступать более нравственно, чем, наверное, он сам предполагал. Может быть, все дело в том, что он часто был вынужден принимать решения очень быстро. У Макиавелли есть блестящая фраза: никогда не поступай по первому велению души, потому что оно непременно самое благородное. А поскольку Литвин всегда работал в каком-то цейтноте времени, то он не успевал поступать по второму велению души"...