Литературный конкурс. Ты чай не знаешь

Полуденное чаепитие - это не всегда так уж приятно, особенно, если ты - чай. Похоже, что не всякому  ясно, каково оно - быть душой погибших листьев и побегов, и до чего же безрадостно бывает такое существование. Но, скажу откровенно, есть в нашей жизни своя прелесть. Возьму на себя  ответственность, рассказать обо всём этом, разумеется, очень вкратце и только основное.

Не могу сказать, чтобы я чем-то особо отличался от других чаёв, хотя на упаковке, где моё тело, раздроблённое в мелкую крошку, пребывало до моего рождения, довольно подробно расписано, чем я  отличаюсь от всех других. Но это не более чем коммерческий трюк, и наша индивидуальность кроется отнюдь не в названии. Я взял на себя честь рассказать о нас, потому, что в отличие от сонм других душ, вот уже несколько кальп, неизменно, в каждом из миров, где мне даруют тело, я становлюсь чаем. 

Многие считают, что такое продолжительное пребывание в одном состоянии свидетельствует о моей моральной незрелости, неготовности пройти совсем нетрудный этап, о безответственном отношении к жизненным циклам, и ещё что-то в этом роде. Вполне возможно. Однако не стоит думать, что мне неизвестны другие тела. Я множество раз был котом и человеком, и виниловой пластинкой, и страусом, и богом, и 3-Д-моделью, и вирусом, и эвгленой зелёной, и верёвками для белья, и демоном засухи. 

Несколько раз мне приходилось быть детским рисунком или настольной лампой, в общем, всем, кого кто-либо наделяет душой. Очень странно, что многие думают, будто душой нас всех наделяет одно единственное существо и это существо чуть ли не мы сами. Однажды один человек решил, что душа есть у его рыболовной сети. И мне немедленно пришлось переселиться в сеть. Неудобно, конечно, что для этого каждый раз приходиться умирать, но нельзя же оставить не одухотворённым то, что одухотворил кто-то из нас.

Во всяком случае, теперь, когда я прочно занял должность одного из бесконечно выпиваемых в полдень чаёв, я чувствую некую постоянность, даже размеренность своего существования. Я умираю, как и всякий чай, в те минуты, когда стенки кишечника забирают последние питательные вещества и бросают бесплодную воду на течение судьбы. И тут же рождаюсь снова. В пылинках листьев кружится парящий кипяток, наполняя до краёв фарфоровый, стеклянный или алюминиевый мир. Струи кипятка сверкают на солнце и чёрной дырой зияет отверстие чайника, его эмалированный носик. Так рождаюсь я из пыли листьев, каждый из которых был частью тела кустарника, чья душа, быть может, всё ещё борется за милость Великого Солнце где-то в далёкой Индии.

Жизнь моя может обернуться захватывающим короткометражным фильмом, проходя в соприкосновении с нежными губками девушки, которая сначала легонько дует на меня, затем помешивает серебряной ложечкой, затем, не выдержав, переливает в блюдце и жадно глотает, волнуя чайную гладь и испытывая поверхностное натяжение. Иногда она пьёт так жадно, что капельки мои подпрыгивают в воздух и зависают там, на мгновение, удивительно совершенными шариками.

Но бывает и совсем иначе. Какой-нибудь неряха-мальчик плеснёт меня себе на колени и с диким криком бросится выбрасывать негодные штаны. А мне ещё несколько часов валяться в куче грязной одежды, в ожидании шероховатых рук матери несчастного мальчика, которая сунет меня вместе с грубой тканью под струи всё той же Матушки-Воды. Когда мама мальчика решает, что пятно сошло, и ткань отстиралась, я спокойно могу считать себя умершим. Хуже бывает, если меня разольют на пол в какой-нибудь южной столовой, где убирает не слишком исполнительная, к тому же подслеповатая старушка, которая может заметить меня только через пару недель.

Хорошо, что, умерев, не приходится долго ждать рождения - чай пьют повсеместно, помногу и почти во всех мирах.

Лишь однажды довелось мне повстречаться с другим живым чаем. Двое супругов, позабыв о всяком приличии, плеснули друг в друга содержимое фирменных чашек старого кафе. Я и тот, кто был в чашке супруга, на мгновение встретились в затхлом воздухе прокуренного зальчика. Смешавшись с рождающим себя дымом, мы стремительно летели вниз. Каждый изо всех сил старался не задеть ничего живого, и всё же мы с ужасом приземлились на пальцы супружеских ног. Моего знакомого смыли практически сразу - он попал на ноги женщине. Меня - не так быстро, я впитался в носки. Но всё же я умер - и вот я перед вами, рождаюсь и умираю вновь. С тем парнем мы были из одной пачки, если тебе интересно, но совершенно не сошлись характерами. Я хотел объяснить ему, как много для меня значит такой полёт - с душой себе подобного, - но он был слишком поглощён переживанием своей прошлой жизни, нежданно оборвавшейся в теле украинского чиновника.

Я сделал для себя вывод, что это абсолютно не важно, в какую категорию ты попал, у тебя может быть больше общего даже с ещё неодушевлённым предметом ("ещё", потому что жизнь всех рано или поздно одушевляет), чем с тем, кто был с тобой един в пачке не успевших перевоплотиться листьев.

Ладно, браток, я, наверное, утомил тебя слегка, не смотри на меня с сожалением - твоя-то жизнь чем лучше? Думаешь, ты никогда не был чаем или может, надеешься избежать этой участи в будущем? Брось! Это не так уж страшно, миллионы и миллионы лет быть в одном и том же состоянии, тело-то всё равно каждый раз другое. Ну чай я, и что? Вот ты лично вчера был человеком и человек сегодня, а я сегодня чай и завтра тоже чай. И знаешь, что я скажу? - Меня это устраивает. Ты ещё не выпал из пространства и времени? - значит, тебя тоже, по сути, всё устраивает, и не спорь. Ой, да не грусти ты. Пей! А то остыну.