Литературный конкурс. Жар - цвет

Было это в стародавние времена, когда люди в избах деревянных жили, печь дровами топили, а по воду к реке ходили. В избенке на краю леса живали себе старик со старухою. Доживали, свой век  коротали. Старуха по дому суетилась – хозяйство небольшое, да все ж имелось. За курами приглядеть, коровушку накормить, да стряпню какую – никакую приготовить. Дед же  на охоту ходил. Хоть и стар стал, да глаз не притупился – зверя метко бил. Из лыка лапти плел, да дрова колол. Так и жили они в своей избушке уж много лет. Детки у них были, да все по городам разъехались, позабыли стариков.

   Вот случилась раз зима такая долгая да лютая, что казалось, конца ей и вовсе не будет. Метель за окном воет, снег в окошко бросает, сугробы высокие намело. Уже и пора бы весне – красавице придти, да все никак не уступит ей своего места зима. А тут, как назло все дрова в доме кончились. Не думали старики, что до самого апреля стужа лютая продлится. Угли красные в печи тлеют, а в сенях лишь пара бревен осталась. Вздыхали старики долго, да делать нечего – собрался дед, оделся потеплее, взял топор, сани, да и пошел в лес. Только распахнул  он дверь, как дохнуло в лицо стужей, закололо острыми снежинками, а ноги по колено в сугроб провалились. Медленно, тяжело ступая, пошел старик в чащобу, и лишь тусклый свет из окна виднелся за его спиной. Заблудиться он не боялся – знал эти края хорошо, ведь всю жизнь прожил тут. Волки в такую погоду тоже не разбойничают – в норах сидят, греются. Зашел он совсем недалеко от дома, там где, он знал, бурелом был, да начал рубить ветки. Сделал шаг в сторону, еще шаг…Дело спорилось, щеки раскраснелись. А вьюга будто бы пугала деда – швыряла снег в глаза, жутко завывала над ухом. Но тот будто бы назло, рубил себе веточки и в ус не дул, даже слегка подсмеивался. Вот уж почти полные сани набрал  - возвращаться пора, и только тут оглянулся старик. Глядь – а места – то совсем незнакомые, сосны вокруг стоят высокие, в небо хмурое упираются. Хотел было он по следам своим назад идти, да только вьюга так метет, что в один миг следы заравнивает – уж не видно ничего. Пригорюнился дед, понял, что погибель его пришла. В такую – то погоду замерзнуть проще простого. Огня с собой никакого не взял в дорогу, да и затух бы он здесь в мгновенье. Решил он тогда в сугробе берлогу соорудить, наподобие медвежьей, чтобы теплее было. Стал копать, да рукавицу в снегу потерял. Совсем  туго, но не прекращает старик, копает одной рукой – другую греет. Вот уже и земля близко - ветки мокрые, да листья подгнившие под руку попадаются. Копнул он еще раз – глядит, из под грязи росточек тоненький тянется травки диковинной. Не зря он столько лет в краях этих прожил – знал все цветочки, все корешки, следы звериные читать умел. Но травку эту никогда в глаза не видал, лишь по рассказам деда своего помнил сказку о Жар – цвете. Травинка эта не похожа была на другие – сама тоненька, жилиста, а по краю самому след красноватый, будто огонек, будто горят листки, тлеют. Обрадовался старик. Ведь по поверью, всяк, кто найдет травку ту, не замерзнет  никогда, не захворает, а если болен – сразу здоров станет. И точно – больная спина деда распрямилась, боль в пояснице, мучавшая его годами прошла. Теперь лишь метель переждать, да в путь трогаться. А с травинкой той и в сугробе тепло и метель уж не так страшна. Стал уж думать он, что теперь и старуху его можно вылечить от храпа по ночам, как вдруг почудился ему звон колокольчиков. В метель всякое может померещиться – решил старик и стал размышлять дальше. Гул ветра чуть стих, и колокольчики зазвучали теперь совсем близко. Понял дед, что кто – то на санях едет, да не шибко скоро – больно бубенчики редко вздрагивали. Вылез он из сугроба и видит – неподалеку стоят сани расписные, а на них  - Государыня Императрица со свитой да с дочкой своей малолетней. Кругом бегают слуги, солдаты – суетятся – лес непролазный, заблудились видно по всему. Сани толкать стали, а  государыня командовать, да ругаться на них. Подошел старик к краю саней никем, кроме наследницы незамеченный. Та вся закутавшаяся, в шубе собольей, шапке, да все равно, бледна была.

Поклонился он и говорит – Здравствуйте, люди добрые!

Девочка кивнула, улыбнулась едва – едва – Здравствуйте, дедушка…

 Остальные и ухом не повели – сани толкали, другие тащили их, третьи командовали.

– Что вы ищете в этих краях, аль заблудились? Старик глядел прямо в васильковые глаза ребенка, и видел в них какую – то грусть, печаль, что не по возрасту была ее.

 – Ехали мы к знахарю, что в этих краях живет, да заблудились – голос девочки был тих и печален.

Дед задумался лишь на мгновенье. Знал он того знахаря, к которому все ездили, да только не любил его. Не по - христиански тот жил, все заклинания шептал, да людей сторонился. Соседи его говаривали, что знается тот с нечистым.

- Эге, куда вас занесло, это ж по ту сторону реки будет  - сказал он припомнив.

 – А зачем вам, дитятко, к знахарю тому? Надеялся старик, что не часто императрица, да и  ее дочь – ангел посещают человека того.

 - Я больна, - шумно вздохнув, сказала девочка, - Умираю… Ее глазки совсем потускнели, а маленькие плечики осунулись, словно в произнесенном слове была такая тяжесть, какую не унести ребенку. Будто эта тяжесть в миг, когда слово произнесено было, обрушилась на нее.

Недолго медлил дед. Достал из - за пазухи травинку чудесную, дал девочке…

Шум и гомон кругом затихли, словно время остановилось. Даже вьюга на какое – то мгновение замерла, ветер замолк, а снежинки в сказочном хороводе застыли в воздухе.

Вдруг сани дрогнули, двинулись с места, словно ждали сигнала какого. И все сразу же ожило – оживились слуги, завизжали фрейлины, повернувшись и увидев рядом с ребенком неизвестного старика с топором в руке. Забегали солдаты, подбежали, скрутили деду руки и, прикрикнув, ткнули лицом в сугроб. Никто и не слышал тоненького голоска  порозовевшей девчушки, упрашивавшей не трогать ее спасителя.

  Старик вылез из сугроба, когда сани были уже далеко. От холода у него зуб на зуб не попадал. В сугробе он потерял последнюю рукавицу, а вдобавок и топор. Вернулся к своей вырытой берлоге  - где там, от нее и следа не осталось – ветер да снег поработали на славу. Стоит он, да плачет горько, чуя погибель свою. И вдруг, чует, в груди у него тепло разлилось, будто травинка заветная снова с ним. Глянул за пазуху – может там какой листик завалялся – пусто. Огляделся кругом – лишь белый лес, да сани его, почти занесенные метелью. А все одно – тепло ему. А тут и метель стихать стала. Еще чуть и совсем  умолк вой. Глянул старик – вот веточка, обрубленная им, вот бурелом знакомый. Еще немного и вышел он на опушку, везя за собой сани веток полные. А там уже и избушка где старуха ждет его, волнуется. Из трубы дымок еле – еле подымается. Поспешил  он радостный домой. Затопил печь – согрелась хата, а там и кашу старуха сварила. Рассказал он ей все, как было – и про травку и про дочь императорскую и про то, как вдруг тепло стало, да метель прекратилась в мгновенье. Улыбнулась та, ничего не сказала, да только рукой махнула, выдумщиком назвала.

   Да не выдумка то, а правда. Кто дело доброе сделает, последнее отдаст, себя не пожалев, тому дело то сердце согреет и из любой напасти спасет.