УкраїнськаУКР
EnglishENG
PolskiPOL
русскийРУС

Между Сциллой и Харибдой

Между Сциллой и Харибдой

фото ЕРА

Ненавижу интеллектуальные «консервы». Все эти цитаты, в изобилии рассыпанные по классикам, которые, с легкой руки начитанных интеллигентов, приравнены по своей истинности к библейским заповедям (кстати, на мой атеистический взгляд, они тоже — не абсолютная истина) или к христовой Нагорной проповеди.

Будь моя воля, я вообще составил бы перечень цитат, запрещенных к публичному использованию. Все эти «Рукописи не горят» (позвольте, а где второй том «Мертвых душ»?), «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли» (а парализованный Стивен Хоукинг, что, не достоин восхищения?), «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут!» (и это написал человек, который сам обратился с письмом-просьбой к Сталину!). И таких расхожих цитат, чья истинность более чем сомнительна, я вам могу насчитать несколько десятков. Наберите эти цитаты в «Гугле», и вы увидите, сколько тысяч раз и по каким только поводам их не используют в качестве аргумента.

Именно в ряду этих спорных, на мой взгляд, истин стоит и расхожая фраза, приписываемая Уинстону Черчиллю: «Демократия несовершенна, но ничего лучше человечество пока не придумало». Господи, сколько раз ее цитировали! Я пытался в Интернете найти первоисточник — где и когда это было сказано или написано — извините, не удалось. Зато все эту фразу знают, особенно записные демократы.

Между прочим, другой весьма неглупый человек, русский историк В.О. Ключевский, тоже изрек максиму: «Лучшая форма правления — абсолютная монархия». Правда, и он признал ее несовершенство: «Но что делать с превратностями рождения?»

Увы, совершенства в мире нет, разве только на миланском модном подиуме.

фото ЕРАИ демократия, действительно, весьма несовершенна. Ее противники злорадно напоминают, что Гитлер пришел к власти в результате самых что ни на есть демократических выборов. И если бы это был единственный пример! Так сказать, исключение, подтверждающее правило! Отнюдь...

Когда после многих лет однопартийной системы в 1991 году в Алжире были проведены первые демократические многопартийные парламентские выборы, в первом туре победил Исламский фронт спасения. Алжирским военным пришлось временно позабыть про демократию, отменить итоги выборов, и привести к власти Высший государственный совет. И, что любопытно, весь демократический мир проглотил и даже одобрил этот антидемократический шаг, опровергнув тем самым постулат Черчилля. Аналогично спустя некоторое время пришлось поступить и турецким военным.

При диктаторе Арафате в Палестинской автономии жилось худо-бедно (пусть худо и бедно), но ситуация как-то им контролировалась. Американцы так старательно насаждали в Палестинской автономии демократические выборы, что в результате их к власти пришли исламские экстремисты из ХАМАСа. Это отбросило на несколько лет назад даже саму мечту о мирном урегулировании в этом регионе.

фото ЕРА

Все вышесказанное — это как бы преамбула.

Акция протеста 7 ноября в Тбилиси (Грузия)/фото ЕРА

В эти дни бурлят страсти в двух странах — в Грузии (или Георгии, как называют свою страну ее власти) и Пакистане. Почему-то вспомнилась цитата из Ильфапетрова (именно так я всегда воспринимал этого автора): «Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны «Мертвые души», построена Днепровская гидроэлектростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь «уйди-уйди», написана песенка «Кирпичики» и построены брюки фасона «полпред». События в Грузии не особенно волнуют большой мир — ну, подумаешь, коалиция с оппозицией чего-то не поделили. Как-нибудь разберутся. Ради Бога, не хочу унизить Грузию, но не думаю, что президент США не спит ночами, наблюдая за кризисом в этой стране.

Акция протеста 7 ноября в Лахоре (Пакистан)/фото ЕРА

Что касается Пакистана, то мир следит за происходящим там, не побоюсь этих пафосных слов, с замиранием сердца. И здесь есть причина для бессонницы и у Буша, и у Путина, и у премьера Израиля Ольмерта, да и у всего мира. Ведь Пакистан — это единственная на сегодняшний день страна мусульманского мира, обладающая ядерным оружием. Между прочим, еще за два месяца до 11 сентября (какого года, вряд ли стоит напоминать), в ЦРУ получили от израильского Мосада информацию о группе пакистанских ученых-атомщиков, связанных с Аль-Каидой. Об этом в своих мемуарах написал экс-директор ЦРУ Джордж Тенет. Был ли у Бин-Ладена шанс заполучить ядерное оружие, сказать трудно. Главное, что он его не заполучил, что, впрочем, не дает американцам возможности заявить, что они легко отделались...

Сейчас эта опасность возникает снова. Ситуация в Пакистане даже не двусмысленна, а многосмысленна. Президент Первез Мушарраф ввел в стране чрезвычайное положение, отодвинул на неопределенный срок демократические (заметьте) парламентские выборы, распустил Верховный суд. Американцы давят на Мушаррафа (а он от США весьма и весьма зависит), требуя отменить чрезвычайное положение и соблюдать демократические нормы.

фото ЕРА

А попробуй их соблюсти, когда с одной стороны плечом к плечу против него выступают демократические силы — интеллигенция, свободные (пока) средства массовой информации, которые требуют свободы и демократии. Армия и полиция жестоко разгоняет демонстрантов. Верховный суд призывает народ противостоять диктатуре Мушаррафа.

Первез Мушарраф/фото ЕРА

И было бы все ясно и вполне «по Черчиллю», и я бы сам знал, на чьей стороне быть моим симпатиям, если бы с другого фланга не наседали бы на Мушаррафа талибы и прочие исламские фундаменталисты. И эти исламисты молятся не только Аллаху, но и Усаме Бен-Ладену. Они начали свой «священный джихад» по уже отработанному в Израиле и Ираке сценарию «живых бомб».

То есть не хотел бы я сейчас находиться на месте пакистанского президента (хотя никто мне этого и не предлагает). Он сейчас вроде Одиссея, которому надо проплыть между Сциллой и Харибдой. Но нет у него ни силы Одиссея, ни богов, которые ему помогают, ни Гомера, который его воспоет.

Пакистан сейчас находится в состоянии столь неустойчивого равновесия, что вполне может превратиться в государство, подобное Сомали и Афганистану, где, в сущности, и государства-то уже нет. Но сомалийские беды мир как-то ухитряется не пропускать через себя, хотя трагедия Дарфура и царапает слегка совесть «золотого миллиарда». А вот раздрай Пакистана с атомными бомбами и ракетами вполне может превратиться в страшный сон человечества.

Перед режимом Мушаррафа стоит проблема перевоза на другой берег в одной лодке козла и капусты. При этом в самой лодке — пробоина.

Кем заниматься раньше, кого «мочить в сортире» в первую очередь: «талибан» и фундаменталистов-экстремистов, направляющихся из традиционных районов своего обитания на северо-западе страны в большие города под зелеными знаменами джихада, или адвокатов и прочих интеллигентов, борющихся за «демократический Пакистан»?

День ото дня растет опасение, переходящее в уверенность, что президент не может вести борьбу на два фронта. Пакистан находится на самой грани гражданской войны, войны, которая может аукнуться войной уже не гражданской, а мировым пожаром.

Кто бы мог подумать, что при таком количестве горячих точек планеты, именно эта внезапно превратится в «прямую и непосредственную угрозу», достойную голливудского блокбастера!

Талибанизация Пакистана (а она весьма вероятна) — угроза, многократно превышающая опасность ядерного вооружения Ирана. Потому что Ахмадинеджад, при всей своей экзотичной риторике, абсолютно вменяемый и прагматичный политик (такой иранский вариант Жириновского). Бин-Ладен и талибы — люди одержимые, такие «корчагины ислама», которые не жалеют ни сил, ни самой жизни (своей и чужих) во имя торжества ислама в их трактовке.

фото ЕРА

И поэтому, при всем уважении к сэру Уинстону, я в этой сложной пакистанской игре «болею» за диктатора, а не за его оппонентов-демократов. Не верю я, что пакистанские демократы способны победить исламистов. Ведь демократия, как говорил сэр Уинстон Черчилль, — несовершенна.