Олег Табаков: «Сдам квартиру, чтобы в ерунде не сниматься»

Накануне своего 70-летия народный артист рассказал о семье, театре и любви.

Уж о чем я не собиралась спрашивать у Олега Табакова, так это о коте Матроскине. Сам заговорил. И явно не без гордости:

- А вы знаете, что Матроскину памят­ник поставили?! Сам я на открытие в подмосковное Раменское, к сожале­нию, не смог поехать. Но вот нацио­нальным героем этот кот стал не без мо­ей помощи!

Табаков расплывается в такой масля­ной (и страшно обаятельной) улыбке. И тут же - в телефонную трубку своим со­трудникам - серьезным руководящим голосом:

- Лампочки перегорели, поменяйте! Матроскин Матроскиным, а эта его детская непосредственность чудесным образом уживается в Табакове с адми­нистративной строгостью. Этак ведь кого угодно можно сбить с толку. Вроде бы попивает квас с медом (бутылка на столе наготове) и так вот, шутя, руко­водит этим театром уже пять лет. А театр между тем непростой, с биографией - Московский художественный имени Чехова.

Несколько последних сезонов все рекорды бьет - по десятку премьер, и редкая пройдет незаметно. И это еще, не считая собственно «Табакерки», его театра-студии, которая сидит в подва­ле, но год за годом выдает и выдает но­вых звезд-актеров. Пять лет в МХТ - срок такой когда-то Табаков поставил себе сам, потом собирался на пенсию -«годы идут». Но время вышло, в этом году его утвердили худруком опять... В общем, как в старом анекдоте: «Как дела?» - «Не дождетесь!»

«О себе забочусь и других не забываю»

- Поверьте, если мог назвать преем­ника, я бы назвал! - разводит руками Олег Павлович. - Мне же в августе 70 лет!

- Так в чем же дело, Олег Павлович, куда делись все вероятные преемники?

- Среди немногих моих достоинств есть такое свойство, как собирать... Но, к сожалению, мы все сделали для того, чтобы люди в возрасте от 20 до 40 не желали бы ни за что отвечать. А вот таких, как Ефремов... Готовых 30 лет тащить на себе все, как на картине Репина «Бурлаки на Волге», - нет. И это проблема проблем.

- Может, вы просто ищете и не може­те найти кого-то, похожего на Олега Николаевича или на вас, на Олега Пав­ловича... А похожие - как сквозь землю провалились!

- У человека, который руководит те­атром, должно быть лишь одно свой­ство - умение заботиться о своих под­чиненных так же хорошо, как он забо­тится о самом себе. Хотя бы вполови­ну... Ну или на треть.

- Судя по состоянию театра, вы о се­бе заботитесь неплохо...

- О себе - да, забочусь. Но при этом я довольно реально улучшаю жизнь людей, работающих под моим началь­ством.

- Вполовину, на треть?

- Возьмите статистику, сколько по­лучают люди в московских театрах, сколько получают здесь, в МХТ, в подвале... Сравните. И вы поймете, что мою логику определяют не слова - поступки.

Одно из самых безнравственных за­нятий - отделять свою жизнь худож­ника, витающего в горных высях, а то и напрямую с Богом разговаривающе­го, от презренной прозы проблем, ко­торой заняты твои подчиненные. Этим омерзительным свойством обладают немало моих коллег.

«Меня спас зек»

- Но ведь если постоянно решать чу­жие проблемы, то не останется времени ни на себя, ни на творчество...

- Вы вот хитрите тут! Не хотите обижать многих членов Союза теат­ральных деятелей. Думаете, что не о белом и пушистом Табакове надо писать, а о его коллегах. Тех самых, которые ничего не делают и жизнь подчиненных не улучшают...

- А вы и впрямь белый и пушистый?

- Пушистый настолько, насколько волос осталось, а белый - потому что седой. И писать-то о том надо, что на дворе уже пятнадцатый год капита­лизм идет! И что люди есть хотят. А нас сейчас всех что занимает? Рефор­ма театральная! Вы знаете, что в провинции происходит? Там юродивые, святые люди в театрах играют...

- А вы как исключение из правил по­лучаетесь?

- Да - я таковым являюсь. Хорошо это или плохо, но априори. В силу возраста, в силу инерции от успехов. Люди власти с большим удовольстви­ем общаются со мной, чем со многи­ми другими. Потому что их жены, де­ти и внуки являются кинозрителями. Тут другому можно удивляться, отку­да у меня силы на все берутся!

- Откуда?

- А это надо с докторами или с моей женой разговаривать! Если серьезно -из себя. Помните в пьесе «На дне» Са­тин говорит про Луку, ушедшего на небеса: «Старик жил из себя». Вот и я так.

- Не понимаю, извините.

- В моей жизни было много людей, которые хотели решать мои пробле­мы. И если я сам столкнулся с таким проявлением заинтересованности чу­жих людей в своей судьбе... Тут уж только скотина не поменяется.

Одна из пьес Миши Рощина назы­валась «Спешите делать добро». Но, кроме поспешности в делании добра, должна быть у человека еще и потреб­ность.

- Вы в себе когда эту потребность об­наружили?

...Олег Павлович берет со стола портрет в рамке, показывает на фото­графию...

- Этот человек спас жизнь моей ма­тери. Его звали Самуил Борисович Клигман. Он был влюблен в мою мать. Ему предъявили обвинение в за­говоре против Сталина, шел 1949 год. В содержании обвинения говорилось, что он читал газету «Британский со­юзник» и слушал «Голос Америки». Но создание заговора против Сталина одним человеком было нереально. Требовалась некая группа поддержки. И вот в эту группу хотели записать мою маму Марию Андреевну и дядю Анатолия Андреевича. Его страшно пытали - гениталии дверью зажима­ли... Чтобы он назвал их фамилии. Но он не назвал.

А во второй половине 1954 года Валька Гафт прибегает ко мне: «Ле-лик, там тебя зек какой-то дожидает­ся!» Я вышел. Он стоял напротив ар­тистического кафе. В ватных тело­грейке и штанах... По-моему, даже на­шивки зоновские срезаны не были. И мучительно сомневался: подойду я к нему или нет? Я побежал, мы обня­лись, поплакали... Ну вот и все. В те­чение жизни не расплатишься за та­кое.

«Я украсил точилки для карандашей»

- Олег Павлович, какие этапы своей жизни вы считаете главными что ли?

- С самого начала мне светила бу­дущность киногероя. Я мог стоять в одном ряду с Рыбниковым, Юмато­вым, Тихоновым. А я выбрал заня­тия в театре «Современник». Потом, после окончания, меня приглашали в Театр Станиславского, и... я вы­брал «Современник». В 1967 году Екатерина Фурцева разрешила мне заключить заграничный контракт на 40 тысяч фунтов. В то же время вы­пускался спектакль «Большевики», который закрывала цензура. Надо было лететь в Лондон, примерять фрак, цилиндр и лаковые ботинки с перчатками, а я выбрал запрещае­мый спектакль. А потом - в 1970-м, после того как Олег Николаевич ушел во МХАТ - сам выбрал стать директором. Спустя шесть лет оста­вил эту должность. Дальше, будучи довольно успешным киноактером, начал учить детей. А я был очень по­пулярным...

- Да и сейчас в общем-то не впали в безвестность.

- К слову, недавно с тещей встре­чался - мы новую квартиру купили. Старую освобождаем - ремонт сдела­ем, сдавать будем...

???

- А что? Можно будет тогда в ерун­де всякой не сниматься! Так вот она мне точилку для карандашей при­несла в форме книжки, а на ней - моя фотография! Популярность осталась. (Улыбается.) Но вернемся к детям -на тот момент занятия с ними выгля­дели полной глупостью. Бредом... Зачем?

- А зачем?

- Моя первая жена считала - для того чтобы совращать студенток! Я тогда, помню, подумал, что это не­дальновидно. Во-первых, студентки и так вообще-то не против. Во-вторых, это сколько времени надо по­тратить, чтобы ее совратить? Ладно, это все шутки пошловатые. На самом деле это, наверное, потребность - продлиться. У меня детей было мало - только двое. А я всегда хотел, чтобы было много.

- Может, еще не поздно исправить ситуацию?

- Я бы не хотел эту тему обсуждать.

«Россия без меня не полная»

- Что бы вы хотели изменить в своей жизни?

- Как ни смешно - ничего. Самое интересное в жизни - это жить. Ред­ко кому дано это понять. Жизнь, это самый удивительный подарок. Непредсказуемый, как и настоящее рождение. Оно всегда связано с ри­ском. Это я понял, когда смотрел, как моя жена Марина рожала Пав­лика. Десять лет назад. И вспоми­нал какие-то свои жизненные по­ступки. Если нет в поступке серьез­нейшего риска - не будет и рожде­ния!

- Вы сами-то от рисков не устали?

- А как только устану, так вы об этом и узнаете - подам в отставку. Главное - не перестать любить!

- Что случится тогда?

- Тогда придется начинать любить природу...

- Вы природу не любите?

- Нет, со мной еще все в порядке... Но и природа для меня нечто дру­гое! Не сходить в лес по ягоды и грибы. Природа - это другое. Встаю на откосе Нижегородском, смотрю метров на сто вниз, где простирает­ся беспредельное пространство, и... аж до слез. Ни с того ни с сего... На­верное, я в какой-то степени чело­век отсюда. Господь дал мне сча­стье чувствовать мою Родину, чувствовать себя ее крошечным составным. В этом смысле, не преувеличивая собственного значения, вслед за Платоновым могу сказать: Россия без меня не полная. Так что в каком-то смысле я счастливый человек.

- Жаль, это ощущение не пере­дается по наследству...

- Очень просто передается. Вот Павлик - мой младший сын. Мы с ним ехали в поезде от Саратова. Делали фильм про санитарный поезд, которым командовал в го­ды войны мой отец Павел Кондратьевич Табаков. Общались в дороге с тремя замечательными ветеранами. Они рассказывали о своих драматических путях-до­рогах. Мы потратили на съемки несколько дней. Когда верну­лись, Павлик этот фильм посмо­трел. И однажды встал утром. Мы с ним пораньше просыпаем­ся, чтобы пообщаться перед его уходом в школу. Включил ка­кую-то муть по телевизору типа ниндзя-черепашек... И вдруг сам звук убрал и запел: «Вставай, страна огромная...» Вот так это все передается. Семья - главный моде­ратор, или формовщик, или созда­тель души человеческой. Не думаю, что воспитание должно идти по плану, натужно... Но если медлен­но-медленно долбить в одну и ту же точку, то, возможно, там окажется вода.

- Или ямка...

- Ямка, а потом песок, а потом глина, а потом снова камень... Но потом все-таки будет вода! Или как кому повезет.

Елена КРАСНИКОВА «Комсомольская Правда»