Шкляр в свете Достоевского
Мэтр киевской критики Юрий Володарский объясняет, чего не хватает украинскому политическому роману, и рассказывает, какие надежды связывает с Сергеем Жаданом
- Юрий, существуют ли в укрсучлите такое явление, как политический роман, что-то типа «Всей королевской рати» Роберта Пенна Уоррена или романов Юлиана Семенова и Александра Проханова?
- Вы назвали трех очень разных писателей. Роман Уоррена посвящен цинизму политических карьеристов, Проханов так сильно озабочен величием Российской империи, что это уже на грани патологии, ну а Юлиан Семенов – вполне себе массовая культура. Аналоги им найти довольно-таки сложно. При этом в украинской литературе сейчас действительно происходит мощный всплеск политической активности. За последнее время вышло сразу несколько книг, которые в той или иной степени носят политический характер. Я имею в виду роман Оксаны Забужко «Музей покинутих секретів», «Записки українського самашедшего» Лины Костенко и «Залишенець. Чорний ворон» Василя Шкляра . Важно и то, что на эти произведения стала обращать внимание общественность, они вызвали заметный резонанс. Обычно украинская литература существует где-то в маргинесе: тиражи маленькие, круг читателей невелик – в основном это молодые люди из университетской среды…
-… как Киево-Могилянская академия.
- Да, Киево-Могилянская академия, гуманитарии из университета им. Шевченко, студенты-филологи из разных городов страны. Тираж в пять тысяч – это уже как бы круто. А тут видите, что творится – романы Забужко, Костенко и Шкляра продаются тиражами в двадцать, тридцать, сорок тысяч экземпляров. Для украинской литературы это очень много.
- А названные вами романы имеют художественную ценность? Не являются ли они конъюнктурой и однодневкой? Помните, как во время перестройки гремел роман «Дети Арбата» Рыбакова. Все этого писателя чуть ли не до небес превозносили как нового Толстого, а потом коммунизм пал, актуальность соответственно прошла, и роман этот стал восприниматься как самое обычное произведение. А эти романы однодневки?
- В детстве, когда я болел, меня спрашивали: «Как ты себя чувствуешь?», и я отвечал: «Я себя чувствую, но плохо». У всех этих произведений художественная ценность, безусловно, имеется, но, к сожалению, она не столь велика, как хотелось бы. Вообще сейчас в украинской литературе процесс преобладает над результатом: движений пока гораздо больше, чем достижений. Это вполне объяснимо. Дело в том, что украинская литература, по существу, создается заново – в советский период она была практически уничтожена.
- А касательно вышеуказанных романов?
- Уровень романа Костенко, увы, весьма низкий. Я уже где-то говорил, что это «хорошо написанный плохой роман». Костенко не откажешь в умении писать, она, безусловно, выдающийся поэт, может быть, самый видный украинский поэт второй половины 20 века, причем, до сих пор пользующийся огромной популярностью и народной любовью. Другое дело, что Лина Васильевна, возможно, из-за своего долгого затворничества, возможно, из-за почтенного возраста, серьезно отстала от жизни. Она сконцентрировалась на проблеме «мені болить за Україну» и больше ничего не видит. Книга устроена крайне нехитро: набор новостей плюс метафоричные жалобы и выспренние рефлексии по их поводу. Читать ее довольно скучно – уже через 50 страниц все становится понятно. В романе нет ни сюжетного развития, ни драматургии, ни внятного конфликта. Есть одна лишь боль Лины Васильевны за Украину, выраженная таким вот нехитрым способом.
Беда еще и в том, что Костенко неадекватно реагирует на критику. После того как во львовской кофейне «Кабинет» три писателя попытались объективно, корректно, но без розовых очков, проанализировать роман, Костенко отказалась ехать во Львов. Вроде бы, там еще случилась темная история с несанкционированной продажей билетов на бесплатный вечер, но главная причина, я думаю, не в этом. Не случайно же дочь Костенко, культуролог Оксана Пахлёвская, заявила по поводу разговора в «Кабинете», мол, это не критика, а «выброс желчи». А сколько народу, толком не осмыслив «Записки», писало в сети гневные комменты в духе «руки прочь от совести нации!» Все это довольно грустно.
-А роман Забужко?
- Он гораздо более интересен с художественной точки зрения, но у него свои недостатки. Конечно, надо изучать и осмысливать историю повстанческого движения, очень интересного и очень неоднозначного. Нельзя забывать, что война, которую вела УПА, была братоубийственной, что в противостоявших ей советских войсках было множество украинцев, так что героизация Бандеры, Шухевича и их соратников – дело весьма сомнительное. Подход Забужко мне тоже кажется довольно тенденциозным. Она дает только взгляд изнутри; речь идет исключительно от лица тех, кто сидит в схронах. Что при этом думают и ощущают люди с другой стороны, мы не знаем, их, словно, не существует вовсе, на их месте некая безликая злая сила. Это очень монологичный роман и при этом невозможно большой. Одолеть все 830 страниц смогли не многие – прежде всего, мои коллеги-критики и литераторы, потому что им просто нужно было это сделать, так сказать, по долгу службы. Кроме того «Музей» несовершенен с точки зрения вкуса, в нем много режущей глаз сентиментальности, авторского самолюбования и малосущественных пространных рефлексий. Честно говоря, его бы не помешало сократить где-то этак вдвое.
-Как вы оцениваете скандальный роман Шкляра?
- Ему присущ тот же недостаток: это взгляд только с одной стороны. В «Залишенце» начисто отсутствует диалогичность, о которой писал Михаил Бахтин в связи с романами Достоевского. Достоевский дает высказаться всем персонажам, но своей точки зрения читателю не навязывает. Что касается Шкляра, то как бы он не дистанцировался от своего героя, сколько бы ни говорил, мол, это не я пишу «жиды» и «кацапы», это Черный Ворон так разговаривает, чувствуется, что своего героя он нежно любит и во всем с ним согласен.
Еще этот роман похож знаете на что… Вот представим себе какие-нибудь 50-60- годы, советский роман о героях-красноармейцах, которые мочат всяких там бандитов и белогвардейцев; причем все советские такие красивые, смелые и мужественные, а все их враги такие уродливые, гадкие и трусливые. Потом меняем плюс на минус – и получаем роман Шкляра. Советский агитпроп наоборот.
Одна из бед современной украинской литературы состоит то ли в неспособности, то ли в отсутствие желания посмотреть с другой точки зрения, со стороны. Зачастую украинские писатели делят мир на своих и чужих, и Шкляр в этом плане самый характерный пример. Очевидно, что «наши», украинские патриоты-повстанцы, для него хорошие, а все «чужие» – москали, жиды и прочие большевики – однозначно плохие. Некоторые обращают внимание на эпизод, когда еврейка Ева дает приют Черному ворону – мол, какой же Шкляр антисемит? Но, знаете, этот эпизод, мне более всего напоминает пресловутую фразу «и среди евреев есть приличные люди».
-А скажите, есть ли ответное движение со стороны русскоязычной литературы Украины?
- Упаси боже от такого движения. Русский национализм, обычно принимающий формы шовинизма, а то и советского реваншизма, ничем не лучше украинского. Я бы очень хотел, чтобы наконец-то появился писатель, который смог бы посмотреть на украинскую историю не с партийной точки зрения. Близок к этому Сергей Жадан, который вынашивает планы создания исторической трилогии о Харькове и своем родном Старобельске (Луганская область. – Ред.). Я очень надеюсь, что его взгляд будет более объективным и объемным. Говоря языком столь любимого Жаданом футбола, мне бы хотелось, чтобы события в этих будущих книгах фиксировала не одна, а сразу несколько камер.