Литературный конкурс. Письмо
В пионерском лагере я оказалась впервые. До этого не приходилось разлучаться с мамой. Лагерь, от нашей Санаторной улицы в Ялте, был недалеко - в Ливадии. Но мамы не было, и это пугало.
Пионервожатая - бойкая студентка, занималась проведением экскурсий, различных соревнований и подготовкой художественной самодеятельности к пионерскому костру.
Воспитательница была постарше. Она постоянно находилась с нами, заботой и вниманием заменяя маму. Но участия и тепла все же не хватало, и я грустила.
Хвостиком ходила по пятам за воспитательницей, за что меня тотчас прозвали подлизой. Все вокруг были беззаботны и веселы. А мне, застенчивой девочке, первая неделя вдали от дома казалась бесконечным наказанием. И когда становилось особенно тоскливо, я пряталась за кустом олеандра и тихо плакала.
Там меня и увидела строгая девочка в очках из старшего отряда. Она держала в руке книгу, между страницами которой был заложен лист магнолии. На её вопрос, кто меня обидел, пришлось признаться, что хочу домой.
- Так напиши письмо, - сказала она - Прошлым летом я была в "Артеке", и мы посылали письма на листьях магнолий. Хочешь, возьми этот листок, он большой и гладкий. И протянула мне блестящий листочек из своей книги.
Адрес я нацарапала заколкой для косичек и, надавив сильнее, продырявила лист насквозь. Моя спасительница не поленилась принести еще два листочка и отправилась за почтовой маркой.
Теперь я усердствовала булавкой от пионерского значка. Кроме адреса, выцарапалось и само послание. В нем уместилось одно слово: МАМА. Приклеив марку, я опустила листок в почтовый ящик.
На другой день вожатая спросила: "Кто умеет играть в шашки?". Четыре девочки подняли руки, в их числе была и я. Мой старший брат Володя научил меня играть в настоящие шашки, в поддавки и в уголки. Играл со мной постоянно, но и выигрывал всегда он. В своем младшем отряде я не проиграла никому. Во втором туре играть предстояло с Галей Дашевской из старшего отряда. Она снисходительно поглядывала в мою сторону.
О ходах на доске не очень думалось. Не давала покоя мысль: дошло моё письмо или нет? "Должно уже дойти, ведь оно местное", - машинально передвигая белые шашечки, раздумывала я. Уроки брата не прошли даром, и в этот раз я тоже выиграла. На утренней линейке меня торжественно наградили грамотой и подарили толстый блокнот.
Но и это событие меня волновало меньше, чем история с отправленным письмом. "А вдруг почтальон не поймет, что это письмо настоящее, и выбросит его?" - мучительно переживала я. В тихий час сомнения вылились слезами; натянув простыню на голову, я старалась не всхлипывать. Вдруг воспитательница ласково сообщила о приезде мамы.
Сердце радостно забарабанило, слез как и не бывало, но длиннющие шнурки спортивных тапочек, как назло, не завязывались бантиками. Кое-как засунув их в тапки, я понеслась в объятия мамы. Теперь меня радовало всё: и моя победа в турнире, и предстоящая морская прогулка на катерах. И даже фраза Дашевской: "Эта малявка выиграла случайно", - перестала казаться обидной.
Мама выглядела уставшей. На мой вопрос о письме как-то сразу не нашлась, что ответить, а улыбнувшись, расспрашивала меня о пионерских буднях.
А через год Вовины письма-треугольнички с Курильского острова Итуруп, где он служил в армии, приходили бесконвертными и даже без почтовых марок. В дни, когда получали весточку от брата, меня вновь затрагивала судьба первого письма. Но что-то останавливало задать волнующий вопрос маме. Ответ на него остался в ливадийском июле 1953 года.
Сейчас, мои внуки, играя со мной в шашки, лукавят. Попросту поддаются, чтобы та Светочка, которая живет в бабушке, так никогда и не проигрывала...