Бисер Киров: ««Чтобы иметь право заниматься искусством, ты должен быть педерастом!»

Его знают и любят все. Высокий рост, ослепительная улыбка, роскошный голос, неизменная ковбойская шляпа. Все это говорит о том, что перед вами — болгарский певец и киноактер Бисер Киров. Сказать, что он почитаем на всем пространстве СНГ, — зна­чит, не сказать ничего. Он был и остается символом болгаро-со­ветской дружбы, который по аналогии с одной из самых популярных наших песен впору назвать «Болгарии русским певцом».

«Я сын пастора и считаю, что предсказания — это грех»

— Моя профессиональная карьера, — вспоминает Бисер, — началась в 1967 году с победы в конкурсе «Красная гвоздика». Время было другое, музыка звучала дру­гая. Но песни были хорошие — со смыс­лом, содержательные, для них писали сти­хи, а не тексты. Это вам не современные однодневки. Такие песни остаются в памя­ти навсегда. Да и пели мы только вживую, сейчас такое исполнение — редкость.

— С бывшими друзьями по «певчес­кому цеху» встречаетесь?

— Конечно! Нам, динозаврам, нельзя иначе. Правда, на социалистической эст­раде было не так уж много исполнителей, поэтому мы очень хорошо друг друга зна­ли. Я часто встречался с Владимиром Ивасюком, Софией Ротару, Юрием Богатиковым, дружил с Владимиром Мулявиным, у меня прекрасные отношения с Иосифом Кобзоном, Львом Лещенко, Володей Ви­нокуром. Именно я организовал первые советские гастроли Марыли Родович.

— Говорят, вы были популярны не только в СССР, но и на Западе.

— Довелось объездить с гастролями Азию и Африку, выступал в обеих Германиях, Польше, бывшей Югославии, Чехо­словакии, Греции, США, на Кубе. Шесть лет подряд пел в знаменитом берлинском концертном зале «Фридрихштадтпалас», выступал на одной сцене с Жаком Брелем, Роем Орбинсоном, Роем Кларком.

— Вот это карьера! А говорят, вы и певцом-то становиться не собира­лись...

— Я и правда к карьере певца особенно не стремился, хоть и выступал в художественной самодеятельности. Помню, как возмущался мой армейский товарищ, рок-певец Георгий Минч: «Ты просто обязан петь! Я бы с твоим голосом мир перевер­нул!». Но, наверное, судьба мне была вый­ти на сцену. В Болгарию приехала одна очень известная французская певица и пригласила Георгия в свой тур. А его соб­ственный ансамбль остался без солиста. Меня попросили выступить — и пошло-поехало!

— Ничего в жизни не бывает просто так, Как вы относитесь к мистике?

— Мне кажется, человек не должен в это верить. Знаю, что есть люди, способные заглянуть судьбе в глаза, но я их избегаю. Никогда, например, не встречался с Вангой, хотя у меня была тысяча таких воз­можностей. Знаком с Джуной, Глобами — Тамарой и ее бывшим мужем Павлом. Но мистика — особая вещь, углубляться в нее — значит, усложнять себе жизнь.

— Вы не верите в предсказания?

— Верю, просто думаю, что не стоит в эти двери заходить. К тому же я сын пасто­ра, поэтому считаю, что предсказания — это грех: Если ты знаешь, что завтра дол­жно случиться что-то плохое, а ты все рав­но ничего не можешь изменить, легко впасть в отчаяние. А человек должен дер­жать себя в руках, быть внутренне сбалан­сированным.

Не знаю, как другие, я же предпочитаю не знать, что со мной произойдет в буду­щем. Помню, были мы как-то на концертах в Зауралье и одна женщина вызвалась по­гадать мне по руке. Сказала, что в нашей семье кто-то должен умереть. Вскоре умер отец моей жены. На мой взгляд, это жесто­ко и противоестественно. Так что мистика — не моя тема. Я вас разочаровал?

— Нисколько! Но существование судьбы вы, надеюсь, не отрицаете?

— А вот в судьбу я не могу не верить. У меня были две тяжелые катастрофы: одна автомобильная, после которой у меня вре­менами проявляется амнезия, и авиацион­ная, когда самолет, на котором я летел, за­горелся. Запросто мог тогда погибнуть, но уцелел. Я много думал, почему так случи­лось. И понял: у каждого человека на земле есть определенная миссия и, соответ­ственно, свой ресурс. Когда он заканчива­ется, человек умирает. Но не раньше. Предначертанный тебе путь надо пройти до конца.

— Многие великие люди умерли молодыми. Выходит, они исчерпали свой ресурс?

— Наверное, утрата их ресурсов скрыта в самой интенсивности жизни: чем она яр­че, тем короче. Вся история искусств бук­вально кричит об этом: Пушкин, Лермон­тов, Есенин, Высоцкий! А теперь посмотрите, кто живет долго. Ученые, священники (особенно Папы Римские), иноки... В их жизни есть постепенность, неторопливость. Когда же человек торопится, живет интенсивно, время для него сжимается.

— Дин Рид, известный американский певец с коммунистическими взглядами и ваш близкий друг, очень рано ушел из жизни. Вы считаете, он исчерпал свой ресурс?

— Все в этой истории относительно. Кстати, его прокоммунистические взгляды тоже. Рид не был коммунистом, скорее, как многие американцы, идеалистом и макси­малистом. Он как-то очень светло верил в то, что добро победит зло.

Под злом подразумевал американский империализм, под добром — коммунистические идеи. Сознательно оставил Амери­ку и переехал в социалистическую страну, надеясь быть ближе к этому самому добру. Как раз тогда мы с ним и познакомились.

Я разучивал песню на английском язы­ке, и мне посоветовали молодого челове­ка, который мог мне помочь. Это и был Дин. Потом мы встречались довольно час­то. Вместе ездили на молодежный фести­валь в Гавану, несколько месяцев вместе жили и работали в Москве, когда делали «Салют, фестиваль!». Дин был идеалистом, романтиком, вообще прекрасным человеком — добрым, чистым, светлым! Его здесь любили, он был безумно популярен в Восточной Европе и Советском Союзе. Но популярность у простых людей и отноше­ния с власть имущими — разные вещи.

Когда Рид понял, что все не так просто и однозначно, было уже поздно. Получилось, он сам шел навстречу своей гибели, делал все для того, чтобы ее приблизить. Мы, славяне, в этом смысле гораздо мудрее других народов. Мы никогда не отдаемся какой-то идее до конца, всегда оставляем небольшой люфт, который, если понадо­бится, даст возможность отступить. Будто бы какой-то голос нашептывает: «Не заво­дись, оставь 30-40 процентов для себя!». И это всегда, во всех ситуациях нас спасало. Мы не прилипали к одной идее до самой смерти. Если же кто-то так делал, он обре­кал себя на гибель.

«Незадолго до того, как мертвого Дина Рида достали из озера, он резал себе вены»

— Что же все-таки произошло на том злополучном озере недалеко от Берли­на? Советские газеты много писали о политическом убийстве.

— Мне трудно что-либо утверждать, как вы понимаете, я при этом не присутство­вал. Могу сказать одно: что бы там ни слу­чилось, Дин ушел из жизни очень разоча­рованным человеком. И разочарован он был не любовью, хотя, когда речь идет о таком красивом парне, резонно было бы такое предположить. И не коммунистичес­кими идеалами, которые на поверку оказа­лись мыльным пузырем.

Все было гораздо прозаичнее: до глубо­кой депрессии его довели люди, которые многое ему обещали, но не сдержали сво­их обещаний.

Он собирался снимать свою картину на Рижской киностудии, очень большие надежды возлагал на эту работу. Его же просто обманули. Были у него и финансо­вые проблемы: из-за этой картины он влез в большие долги, сам заплатил и автору сценария, и актерам. Платить по счетам было нечем. Несчастный случай? Не верю.

Дело в том, что незадолго до этого он уже пытался покончить с собой — резал вены. Его спасли и сделали все, чтобы сей факт не был предан огласке. И потом, ког­да его достали из озера, почему-то тут же кремировали. Не было положенного в та­ких случаях расследования, полицейского дознания. Почему? Мне все-таки кажется, что это было самоубийство.

А я даже на похороны не попал! Когда мне позвонили и сообщили, что он погиб, я был в Праге. Казалось бы, совсем рядом. Но его похоронили наспех, пришло чело­век 15, не больше...

— Похоже, вы до сих пор переживае­те его смерть?

— Мы были очень дружны. Мою первую в жизни шляпу подарил мне именно Дин. Он, как американец, лихо носил этот ков­бойский головной убор. Снял с головы, протянул и сказал: «Пусть она принесет те­бе удачу!». До этого я шляп не носил, лю­бил длинные волосы, у меня была роскош­ная шевелюра, которой я очень гордился. Кстати, у меня, несмотря на возраст, до сих пор очень хорошие волосы (снимает шляпу, демонстрируя черные, без единого седого волоса кудри).

Правда, они уже не топорщатся, как раньше, шляпа их приминает. Именно с легкой руки Дина я взял на вооружение шляпы. У меня их уже целая коллекция. Хо­тя редко удается собрать более десятка: я часто дарю их своим друзьям. Кстати, нес­колько раз шляпы спасали мне жизнь.

— Но это же не каска!

— А вы пробовали удариться головой в шляпе и без? Попробуйте, колоссальная разница! Хотя... Нет, лучше не надо. Прос­то поверьте на слово. К сожалению, ту, первую, как величайшую для меня релик­вию я не сохранил, отдал Алле Пугачевой, когда она организовывала в Москве Музей рока. Что же касается смерти Дина...

Есть люди, и прежде всего это относит­ся к нему, которые уходят просто нелепо! Есть сферы, в которых я несведущ, и одна из них — смерть. Я все время задаю себе вопросы, на которые нет ответа.

— Но, наверное, нельзя совсем сбра­сывать со счетов любовную драму. Ка­жется, как раз в это время Рид попал в классический любовный треугольник?

— Не думаю, что речь действительно шла о треугольнике. Женой Дина была известная немецкая киноактриса Рената Блюм, дочь директора знаменитой кино­студии «Дефа» — ведущей и чуть ли не единственной в ГДР.

— Выгодная жена!

— Дин действительно имел возмож­ность снимать там кино, у него был режим благоприятствования. Но только не поду­майте, что он был альфонсом. Во-первых, все свои самые лучшие фильмы он снял до переезда в Германию — это 25 картин в содружестве с итальянскими и аргентин­скими кинорежиссерами. А во-вторых, что­бы иметь возможность делать Ренате до­рогие подарки, он работал как безумный: давал концерты, выступал в клубах, запи­сывал пластинки! Чего стоил один только шикарный дом в предместье Берлина!

— А как же эстонская актриса Эвэ Ки­ви, с которой у Рида был роман неза­долго до его смерти?

— Честно говоря, я мало об этом знаю. А если бы и знал, все равно бы не сказал. Когда человека нет, находится миллион желающих рассказывать о нем легенды, в подробностях расписывать, что, где, как и с кем у него было. Я не из таких людей. Каждый из нас по-своему проживает свою жизнь и сам пишет свою авантюру.

— Сколь глубоким было это чувство, мог бы сказать только сам Дин, но он этого уже никогда не сделает. Что же до этой эс­тонской актрисы, то ей, наверное, очень хочется видеть ту любовь небесной и бо­жественной. Может, так оно и было. А мо­жет, и нет. К данному факту надо отнес­тись с пониманием: мужчине трудно про­жить жизнь без искушений.

«Даже если жена застанет меня в постели с другой женщиной, буду все отрицать и кричать: «Неправда!»

— У вас такие искушения были?

— А вы что, думаете, я ангел, или, как говорил Маяковский, «облако в штанах»? Конечно, были! Но в совместной жизни, по моему глубокому убеждению, самое глав­ное — понимать друг друга и стараться не ущемлять достоинство и свободу живуще­го рядом человека. И что бы ни случилось (я имею в виду измену), мужчина должен скрывать это до самой смерти.

Даже если жена застанет меня в посте­ли с другой женщиной, буду все отрицать и кричать: «Неправда!». Это, конечно, шутка, но доля истины в ней есть. В жизни всякое бывает.

Человек не может обойтись без разоча­рований, никто не летает все время на крыльях радости. В отношениях двоих есть еще одна сложность: всегда кажется, что ты отдаешь больше, чем получаешь. Но мужчина должен отвечать за свои поступки и... хранить свои тайны. Семья — самое стабильное, что у меня есть в этой жизни.

И глубоких разочарова­ний в семейной жизни я, к счастью, не ис­пытал. У меня великолепная жена, мы с ней 40 лет вместе, 35 из них женаты. Наши отношения всегда укладывались в рамки нормальных. Конечно, со своими перепа­дами, закатами и восходами, — в общем, все как у всех. У нас двое хороших детей: дочери 33 года, сыну — 31.

— И, тем не менее, вы с женой не жи­вете вместе.

— Действительно, уже несколько лет я живу в Москве, снимаю квартиру в болгарском посольстве. И абсолютно счастлив. Я вообще люблю одиночество, оно меня ус­покаивает. Из моего окна видна Поклонная гора. Часто бываю в Германии, где прожил почти четверть века, сейчас там живут мои дети. А жена в Болгарии, у нас там собственность — земля (одних виноградников — 40 гектаров!), леса, озера, за всем ну­жен глаз да глаз. К тому же у нас два дома: один в предместье Софии, другой, дедов­ский, в горах.

— Когда это вы прикупить успели?

— Что вы, я за всю жизнь столько не за­работал. После реституции нам вернули то, чем моя семья (а я происхожу из ста­ринного боярского рода) владела раньше. И жена меня по-прежнему ждет, знает, что я вернусь. Потому что так было всегда...

— И на эстраде, и в кино вы были и остаетесь олицетворением настоящего мужчины. Какой смысл вкладываете в это понятие?

— Сегодня сложно об этом говорить. С новым временем пришла демонстратив­ная толерантность к так называемым извращениям.

И меня это пугает! Поймите меня правильно: я абсо­лютно убежден, что свобода должна быть во всем и каждый имеет право жить своей личной жизнью.

Но это не должно создавать проблемы другим людям. Ведь «голубизна», по сути дела, искусственно насаждается. Чтобы иметь право заниматься искусством, ты должен быть педерастом. А если ты не та­кой, значит, бездарен. Целые шоу строятся на таких принципах, а все шутки в них — на уровне задницы. Думаю, в этом, как и во всем, люди должны знать меру. Если у тебя с сексом какие-то проблемы, держи их при себе, не делай общественным достоянием.

— Вы случайно не хотите сказать, что настоящих мужчин уже не осталось?

— Думаю, они есть и, более того, будут всегда. Природа так распорядилась! Будет любовь и верность, измены и авантюры. Правда, почему-то все меньше счастливых браков. Сегодня люди вообще редко же­нятся, даже у нас в Болгарии, которая всег­да была патриархальной страной.

Наверное, мешают постоянные стрес­сы, под давлением которых мы живем, эгоизм — не хотят тратиться на семью ни морально, ни материально. Но это проб­лемы тех, кто занимается демографией. А я уверен: мужчины будут существовать до тех пор, пока будут женщины.

— Но, наверное, и женщины измени­лись — стали сильнее?

— Это неправильно! Женщины не долж­ны брать на себя мужские функции уже хотя бы потому, что думают другим полушарием. Задача женщины — найти путь к сердцу мужчины, чтобы он чувствовал себя очень нужным, реализованным, уважаемым, любимым. Это и есть мужское счастье. И такой мужчина сделает для своей женщины все, звезду с неба достанет! Самое страшное для мужчины, когда он не может обеспечить своей семье всего, что ей требуется. Как ни крути, мы лошади, а вы — телеги. Мы дол­жны бежать вперед, что-то делать, зараба­тывать, а ваше дело — думать, как быт стро­ить, как уют создавать. Конечно, молодые сегодня гораздо более свободные и рас­крепощенные, чем, скажем, дамы моего по­коления. Вот скажите, где лучше всего мож­но рассмотреть женщин?

— Понятия не имею!

— На пляже! Посмотрите, сколько там привлекательных девушек загорает топ-лесс! Так им мало того, что они без лифчи­ков, еще и сзади вместо трусов какая-то ве­ревочка. Нормального мужика это убивает!

— Скажите пожалуйста! А вот знато­ки мужской природы утверждают, что полностью раздетая женщина не так привлекательна для мужчины, как та, которая часть своих прелестей скрыва­ет под одеждой.

— Я вам скажу так: и то и другое приятно!

— В течение всего разговора меня мучает любопытство: что это у вас за медальон с изображением медвежьей лапы?

— О, это багглз. Он означает, что я... ин­деец, ирокез. Я же в свое время много снимался в картинах с индейскими сюжетами.

— В знак благодарности красноко­жие братья посвятили вас в ирокезы?

— Я не дался. Между прочим, это очень больно — почти как в синагоге.

Людмила ГРАБЕНКО, «Бульвар Гордона»