Главврач Дома ребенка Людмила Бабич: "Лучше подкидывать, зато оставлять в живых"

При словах «детский дом» трудно не стать сентиментальным хотя бы на пару секунд. Такова реакция практически каждого человека, если он, конечно... не работает в детском доме. Там ценят другие чувства, другие эмоции. И слезливая жалость там не в чести.

Разговорс главврачом Дома ре­бенка (там воспитываются дети в основном до четырех лет) Людми­лой БАБИЧ начался с драмы: с истории о маленькой Кристине, которую родители кормили из миски вместе с собакой. Когда со­бака ощенилась, она стала кусать девочку, защищая щенков. Мате­ринский инстинкт... Маленькая Кристина поступила в Дом ребен­ка изголодавшаяся, искусанная.

Но эта история — непоказа­тельная. Большинство сиротских судеб — тихие, неяркие. Но, быть может, более глубокие. У кого-то родители больны туберкулезом, у кого-то отбывают наказание, от кого-то отказались, потому что ребенок тяжело болен.

— Людмила Павловна, за восемь лет в должности главврача Дома ребенка, наверное, многое в душе изменилось. Ведь всякое же пришлось повидать. Чему вы здесь научились?

— Прежде всего — не осуждать, не вешать ярлыки на человека. Ни­кто не знает чужой ситуации. А еще научилась прощать и очень сильно любить детей. У меня ведь один сын. А, говорят, первый ре­бенок — это последняя игрушка. Я тогда студенткой была и не по­чувствовала себя мамой до конца. Не заметила, как он вырос, окон­чил школу, стал офицером и при­вел в дом жену. А тут, на работе, я уже «оторвалась» как мама по полной программе. Я очень счаст­ливая женщина.

— Многих поражает равноду­шие мам, бросающих детей...

— На самом деле это невероятно больно. Как бы не скрывалась эта боль и не показывалось равноду­шие. Я бы сравнила это со взры­вом, который переживает человек внутри себя. Природой мы, жен­щины, так созданы, чтобы не от­рывать от себя дитя.

— Много малышей, которые воспитываются тут, — дети за­ключенных. Не возникает проб­лем с родителями?

— Нет. Ясо многими переписы­ваюсь. Помогаю, посылаю посыл­ки, фотографии детей. К этому по-философски надо относиться. От сумы и тюрьмы никто не за­страхован. Сколько сейчас не­справедливости!

— В советские времена был по­пулярный фильм про директора детского дома...

— «Хозяйка детского дома»? С Гундаревой в главной роли?

— Да. Там одна мама устро­илась в детский дом уборщицей,

чтобы быть рядом с брошенным сыном. У вас были такие случаи?

— Ко мне как-то приходила жен­щина, которая 40 лет назад оста­вила своего ребенка. В этом году приходила мама, которая три года назад родила на дому, младенца отдала своей подруге, а та подки­нула его на порог роддома. Сейчас малыш — под опекой в семье. И вот явилась мать, которая теперь ходит, добивается через суд, чтобы ей сообщили, где он. А я не имею юридического права сказать. Это тайна. Если в суде она докажет свое материнство, тогда, возмож­но, ей ответят. Сейчас подобные случаи происходят все чаще.

— Дети привязываются к вам?

— Конечно. Хотя, скорее, мы к ним. За восемь лет работы у меня было двое малышей, которых хо­тела взять в семью. Но потом они нашли новых родителей. Я этих детей настолько любила, что про­водила с ними выходные. С одним из них, Антоном, мы ходили везде вместе: в магазин, аптеку. Он был очень дорог мне.

В первый момент, когда увиде­ла будущих родителей Антона, хо­тела его спрятать. Это подсозна­тельное, инстинктивное, животное чувство — уберечь СВОЕ ди­тя. Сразу начала искать какие-то недостатки в этих людях, чтобы отказать. Это была супружеская пара из Германии. Тогда три се­мьи хотели усыновить детей. Вни­мательно наблюдала за всеми. Од­на чета являлась и тупо кормила ребенка. Набирали полный пакет еды, садились и закармливали так, что ребенок потом рвал. Го­ворить что-то было бесполезно. Вторая семья приходила со своим старшим ребенком. Они перево­рачивали все отделение, как цы­ганский табор. А вот родители мо­его Антона... купили ему очень интересный конструктор. Сидят все вместе, перед Антоном рас­крыта азбука с английскими, французскими, немецкими, рус­скими словами (очень долго иска­ли такую). Разговаривают, как со взрослым человеком. То есть лю­ди были ГОТОВЫ. И тогда душа успокоилась — поняла, что они дадут ему все.

— Наверное, у тех, кто воспи­тывается без родителей, форми­руются какие-то особенности, комплексы неполноценности? — Нет. Каких-то особенных ком­плексов нет. Главное отличие их жизни — они очень утомляются

друг от друга. Быть постоянно в коллективе — это тяжело с психо­логической точки зрения. Каж­дый из нас имеет свою комнату, свой кабинет, уголок, одним сло­вом — место, где можно побыть самому. Поэтому у меня есть при­вычка забирать детей по одному в свой кабинет и смотреть, как они себя ведут. Тут они становятся ес­тественными. Отдыхают... Когда в первый раз я взяла Антона, он 15 минут просто тихо сидел в уголке — я с ним не говорила. Не­возможность побыть одному пе­регружает. Ребенок становится капризным, агрессивным, нерв­ным. Он может подойти к кому-то и толкнуть, укусить, ударить. Это самозащита — другого выхода у него нет.

— Такая ситуация не ведет к негативному отношению к людям?

— Нет. В конце концов, и среди домашних детей есть такие, у ко­торых отсутствует «генная» лю­бовь. Наверное, негатив формиру­ется позже, лет в семь-восемь. Это возраст, когда ребенок может стать злым. К тому же сказывает­ся наследственность.

— Бенджамен Спок в своих книгах о воспитании утвержда­ет, что детям в этом возрасте необходимо иметь СВОЕ. Как-то в одной семье довелось ви­деть такую ситуацию. Дедушка подложил под голову плюшево­го мишку. Внук увидел и рас­плакался, хотя до этого про иг­рушку не думал...

— Нормальный ребенок. А зачем дедушка лег на его любимую иг­рушку? Он ведь на мишку нада­вил, сделал ему больно — это ес­тественная реакция малыша. Еще одна из проблем детей. У домаш­них детей есть свои игрушки. Вот у вас, например, есть ручка, и вам не хочется, чтобы я на нее претен­довала. А если забирают ВСЕ? Я не разрешаю воспитателям люби­мую одежду ребенка одевать на кого-то еще. Малыш должен знать, что эта вещь — ЕГО. У нас каждый ребенок имеет свой шкафчик. Если он не хочет де­литься конфетами или еще чем-то, что принесли ему родители, то может хранить их там. Колхоз — это хорошо, но до какой-то разум­ной границы...

«Я» ребенка проявляется в кон­куренции. А конкуренция в том, чтобы что-то съесть быстрее, вы­брать себе что-то покрасивее... Да­же просто громко выкрикнуть имя воспитателя, чтобы обратить на себя внимание. Главный предмет конкуренции — внимание к себе.

— Где-то прочел, что, когда нет родителей, у детей ослабевает воля к жизни. Они болеют, умирают...

— У детей невероятная воля к жизни. Если бы ее не было, они бы рождались мертвыми. Конеч­но, малыши тонко на все реагиру­ют. Только получают чуть внима­ния, чуть ласки — сразу расцвета­ют. А как меняются, когда к ним начинают приходить родители!

— Дети, никогда не видевшие своих родителей, понимают, что они — сироты?

— У меня был один малыш Рус­ланчик, которого я очень люблю. Этого ребенка четыре года назад прооперировали в Киеве (порок сердца). Я везла его туда, забирала из клиники. И вот по дороге в дет­дом Русланчик смотрит на меня и, хотя я знаю, что он очень любит меня, говорит: «А я люблю свою маму». И я поддерживаю его: «Правильно, молодец, Руслан­чик». И это при том, что его мама лишена родительских прав, что он не сможет ее узнать. Все равно любит. Такая любовь почти у всех. Ведь мама должна быть, это не надо объяснять.

— Ваши воспитанники вспоми­нают этот дом, приходят сюда?

— Да, конечно. Часто заходит к нам один известный человек, он живет в Киеве, но детство прошло здесь. Залетает с цветами, подар­ками для детей, медикаментами. Прошло 40 лет, а он не забыл сю­да дорогу.

— Мы видели, что к вам прихо­дят люди, которых вы называ­ете гостями...

— Да, это наши помощники. Они хотят жить не только для себя, они стремятся, чтобы хорошо жили и другие. Может, и им помогает об­щение с нами. В конце концов, подержать малыша на руках, по­чувствовать этот запах — не так уж и часто случается в нашей жизни.

— К вам приезжают иностран­цы, желающие усыновить детей. Их методы воспитания и отно­шение к ребенку чем-то отлича­ются от наших?

— Про Мартина и Юту, которые усыновили Антона, я уже расска­зывала. Три раза в день Мартин приходил в наш дом с полным рюкзаком игрушек. Я спросила его — зачем так много? Он дал удивительный ответ: «У ребенка должен быть выбор. Я не могу за­ставлять Антона играть с теми иг­рушками, которые ему не нравят­ся». Согласитесь, у нас такое от­ношение встретишь нечасто. Его жена Юта удивила нас еще боль­ше. Она ходила вокруг Антона на корточках. Ее объяснение: «Я хо­чу, чтобы мальчик видел мое лицо и глаза. Я не должна смотреть на него сверху. Это плохо, когда ро­дители смотрят на детей сверху вниз».

Вспоминается мне американец Стив. Рост — 190, вес — за сто. Как он любил детей! Да и сам был непосредственным, добрым, как ребенок. В шортах сидел на поля­не возле нашего дома, и по нему, как по огромному медведю, пол­зали малыши, а он от удоволь­ствия пел на всю улицу. Люди останавливались...

Одна американская пара при­ехала к нам усыновить ребенка уже с оплаченным чеком на опе­рацию на сердце, в которой он нуждался. Судите сами об отно­шении.

— Вам часто подкидывают мла­денцев?

— Бывает. Помню, на Рождество нашлась девочка в коробке — в окровавленной родовой пеленке. Может, час от рождения был. И очень хорошо, правильно делают, что подкидывают! Зато не убива­ют, не выбрасывают на мусорник. Эту рождественскую девочку на­звали Марией. А фамилию дали — Сичнева.

Сергей ВОРОНЦОВ, Олег ТОКАРЧУК, «Киевские Ведомости»

www.kv.com.ua