Сомнения берут…
Свершилось: выводы одной из парламентских комиссий по Беслану обнародованы на заседании североосетинского парламента. Глыба сдвинулась с мертвой точки, что не может не утешать.
Однако местами эти выводы производят странное впечатление… Ну, например, глава комиссии господин Кесаев уверяет, что телефонные контакты с сепаратистами начались спустя 28 часов после начала теракта. То есть 2 сентября ближе к полудню.
Это не так. Контакты были уже спустя два часа после начала теракта — 1 сентября утром. И все, кто хочет, давным-давно знают об этом.
Кто начал эти контакты?
Да так получилось, что лично я. Поэтому и знаю. Более того, позже этот факт — начала контактов с масхадовской стороной — был зафиксирован в показаниях «большой парламентской комиссии» Александра Торшина. Опять же — лично я и давала эти показания в здании Совета Федерации. Еще: потом господин Торшин использовал эти показания, рассказывая о трагедии Беслана в фильме-хронике, снятом Первым каналом к первой ее годовщине, и фильм был показан, и его, полагаю, не мог не смотреть хоть кто-то из комиссии Кесаева.
По версии комиссии, республиканское руководство (Дзасохов, Мамсуров) делали попытки связаться с Масхадовым, но безуспешно.
И это не так. Господин Дзасохов лично разговаривал 3 сентября с господином Закаевым, тогдашним спецпредставителем Масхадова в Европе, и господин Закаев попросил лишь «коридор», и господин Дзасохов пообещал все уладить с «коридором», но больше мобильный не поднимал, а там уж началася штурм.
Еще один вывод: что будто бы и не имели смысла такие контакты, потому что Масхадов и Закаев — причастные к организации теракта. И выходит, переговоры с причастными правильно не входили в планы руководства…
Бесланские расследования упустили из поля зрения основное: что всего этого (стреляли ли танки и в какое время, были «Шмели» или нет) могло и не понадобиться. Если бы начальники пошли на переговоры.
Но высокие, в Москве, дали силовую отмашку. Помельче, во Владикавказе, — исполнили.
И двигаясь этим жестким путем, довели трагедию до крупномасштабных боевых действий с катастрофическими последствиями.
И, значит, вопрос: для чего же расследования?
Для жертв — прежде всего чтобы им стало ясно, кто виноват в смерти их близких. Для общества — чтобы подобное не повторилось.
А «не повторилось» — это ведь не то, чтобы в следующий теракт очередной генерал ФСБ побоялся бы применять танки и пустил в ход какое-нибудь сверхсекретное оружие без звука, цвета и запаха, и уж тогда не подкопаешься.
Нет, совсем не то. «Не повторилось» — это чтобы в следующий раз власть сразу, не теряя ни минуты, приступила к переговорам, и чтобы был готов их сценарий и переговорщики, и этот план был бы исполнен до конца, полностью, что исключит стрельбу и взрывы.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ