Больше всего в Донецкой области: Опендатабот назвал количество церквей УПЦ МП в Украине. Карта
В течение полномасштабной войны их количество уменьшилось только на 685 общин.
Михаил Ходорковский принимает меня в Цюрихе, где он обосновался после своего освобождения в декабре по "гуманитарным мотивам", проведя более десяти лет в заключении. Место нашей встречи расположено в старой части города в нескольких минутах ходьбы от дома с мемориальной доской, где с 1916-го по 1917-й год жил другой эмигрант, отец большевистской революции Владимир Ленин. В Швейцарии Ходорковский готовит своё возвращение (заочное) в политическую жизнь своей страны. Он выглядит спокойным и непринуждённым. Его майка с рисунком придаёт ему юношеский вид, и это впечатление усиливается, когда он с рюкзачком за спиной отправляется на встречу со своей женой, Инной, и отцом, Борисом.
– Как вы адаптируетесь к Швейцарии?
– Швейцария – место временного пребывания, откуда мне удобно работать с Россией. Швейцария не видится (из Москвы) как враждебная страна, ведёт достаточно независимую политику, и не приходится опасаться влияния Кремля на её руководителей. Но в моих отношениях с российскими властями всё возможно, и я не могу быть здесь совершенно спокойным. В Твиттере звучали призывы свести со мной счёты и даже убить меня.
– Ваш фонд "Открытая Россия" возобновляет деятельность?
– Я хочу начать новую работу под этим брендом, который отражает моё видение – противоположное видению режима. Открытость миру выгодна для России и полезна для общества. В прошлом фонд занимался благотворительной деятельностью, чего сейчас я не могу развивать, потому что у меня нет тогдашних ресурсов. Кроме того, в Москве подготовлен третий процесс против ЮКОСа, который позволит обвинить в отмывании денег любого, кто получает от меня ресурсы. Мои проекты сегодня обращены к небольшой части российского общества, которая связывает будущее с европейским путём развития – то есть, по направлению к правовому государству. Россия по своему культурному наследию – часть Европы, но власти сеют нелепые сомнения по этому поводу.
– Как будет работать ваш проект?
– Активные проевропейские общественные группы должны приобрести характер политического субъекта, чтоб защищать свои интересы, и они могут объединиться для решения экономических, муниципальных, экологических проблем. "Открытая Россия" будет движением, которое свяжет их друг с другом, движением, объединяющим разные сети, без единого центра. Я вношу свой интеллектуальный вклад, создаю сетевую платформу для общения этих групп.
– Когда станет известно, что Ходорковский создаёт собственную платформу в Интернете, могут возникнуть проблемы...
– Несомненно, как показывает китайский опыт; но, пока Россия не запрещает интернет, современные технологии позволяют такое сотрудничество, и оно не может быть коммерческим. Кроме того, будет общение off-line, чтобы договариваться об общих действиях. Гражданское общество в России ужалось, но не исчезло. Сектор, ориентированный на Европу, потенциально влиятелен, хотя Путину удалось его раздробить. У меня есть надежда, что Путин совершит какую-нибудь ошибку, потому что все авторитарные режимы терпят крах вследствие ошибок. Этого может не произойти ни в ближайшие десять лет, ни даже в двадцать, поэтому я обращаюсь к поколению людей, которым сейчас от 20 до 30 лет, чтобы сказать им, что их будущее зависит от режима, который придёт после Путина, и что у них нет перспектив, если это будет режим c лидерами типа Стрелкова (российский военный, воевавший в Донецке).
– Как долго может сохраняться система, которую представляет Путин?
– Я пессимист. Между двумя годами – если совершит ошибки – и двадцатью. Снова и снова режим пускается в авантюры, из которых выходит с потерями для России. До сих пор ему удавалось давать объяснения. Но в любой момент, как только люди начнут думать, что за байки нам рассказывают – общественное сознание может перевернуться. В случае с Крымом, сегодня мы видим гордость, лихорадочную радость оттого, что показали силу, взяли своё, но завтра мы вдруг поймём, что Россия воспринимается как непредсказуемая и злая сила, что мы поссорились с братским народом и поставили под угрозу будущее "русского мира".
– Вы объясняете свою опалу целым рядом факторов. Какой был главным?
– Путин не мог допустить существования других центров силы. У него менталитет военного, он мыслит иерархически. Его раздражали иные, отличные от его собственной, точки зрения. Такие точки зрения он воспринимал всегда как финансово-мотивированные. Путин систематически ликвидирует альтернативные точки зрения. Его окружение это знает и снабжает его аргументами для их уничтожения.
– Как вы относитесь к Путину?
– Я не чувствую к нему враждебности. Для меня он оппонент, с которым мне интересно сражаться.
– А десять лет за решёткой?
– Это не пробуждает во мне никаких чувств против Путина. Я привык принимать людей такими, какие они есть. Путин легко поддаётся влияниям в эмоциональном плане. Если бы не Сечин, возможно, мой конфликт с президентом развивался в плоскости политического противостояния. Но тот повлиял на настроения президента и перевел наше противостояние в уголовную сферу. Сечин – один из немногих людей, которые мне неприятны, и я, безусловно, не огорчусь, если у него возникнут проблемы, но я менее эмоционален, чем Путин. Моя жена меня критикует и называет "человек-компьютер".
– Как вы оцениваете санкции Запада против России?
– В санкциях есть один правильный компонент и другой неправильный, и последний почти свёл на нет эффект первого. Запад должен откорректировать свой курс и решить, хочет ли он противостояния с российским народом или же с режимом. Если с режимом, тогда его позиция должна быть другой, потому что нынешняя постановка вопроса такова, что не позволяет мне и думающим как я людям присоединиться к вашей позиции, даже если бы мы этого и хотели. Запад должен применять санкции против окружения Путина, но помимо этого – дистанцироваться от этих агрессивных людей, ограбивших российский народ. Уместно спросить, почему Запад не понял этого раньше. Впрочем, главное, чтобы он откорректировал свою линию и сказал, что ограбление российского народа противоречит западным моральным принципам. Такую позицию мы бы поддержали, но вместо этого Запад не делает различий и говорит России, что накажет её и что ему наплевать, грабят её или нет её руководители, и российский народ, который чувствует себя наказанным, отвечает тем, что сплачивается вокруг своих лидеров. Сто сорок миллионов человек вступают в конфликт с евро-атлантической цивилизацией и консолидируются вокруг своих руководителей. Это будет длительное противостояние.
Европейские дебаты по поводу санкций проходили в концептуальных рамках, заданных американцами. Американский замороженный прагматизм – это не тот язык, на котором можно разговаривать с российским народом, его этим не возьмёшь, как не возьмёшь и иранцев, чей образ жизни глубоко непонятен американцам. Россияне и иранцы гордятся своей длинной историей и готовы вытерпеть многое, но только не ущемления своей гордости. Американцы, со своим прагматизмом, думают, что если что-то причинит нам убыток, то мы уступим, но я могу сесть за стол, на котором нет хлеба, но за заплёванный стол не сяду. Если бы санкции основывались на моральных критериях, то ограбленный российский народ и европейские крестьяне, лишённые возможности экспортировать в Россию, поняли бы, что все мы находимся вместе в одной лодке.
– Как воздействует на население кремлёвская пропаганда в отношении Украины?
– Потенциал истерии очень опасен и не рассеивается сам по себе. Или Путин найдёт внешнего врага, чтобы направить на него истерию и "мочить" его, или истерия обратится против него самого.
– Как далеко могут зайти поиски внешнего врага?
– До Ла-Манша, почему нет? Пусть даже Путин и не думает об этом, но это та линия, которая навязывается обществу. Когда режим объявляет о проверке ведомств на готовность к работе в условиях войны – это способствует "милитаризации" менталитета и мобилизации. Такая динамика может привести нас к войне.
– Вы верите в возможность возврата Крыма Украине после аннексии?
– В обозримом будущем нет, но если российское общество примет европейскую модель и мы мы начнём движение в сторону общего европейского пространства, тогда на этом пути проблема Крыма когда-нибудь в будущем может быть решена.
– Как может закончиться война на Донбассе?
– Российский режим заинтересован в поддержании там напряжённости, но, прежде всего, заинтересован в том, чтобы контролировать внешнюю политику Украины посредством особых конституционных полномочий Донецка и Луганска. Я не знаю, согласятся ли в данном конкретном случае Западная Европа и Украина с таким решением, но это не снимет проблемы истерически раскаченного сознания, которому режим, хочет или нет, вынужден будет потом дать выход в каком-либо направлении. Делать шаг назад, ради того чтоб решить проблему Донбасса, означает только отсрочить истинное решение. Европейская комиссия пошла по этому пути, отложив вступление в силу соглашения о свободной торговле с Украиной, но это разрешит проблему не надолго. Истерически раскаченное сознание России требует внешнего врага, и этот враг – Европа, потому что она не опасна для России.
Путин не может демобилизовать общество, потому что по возвращении к мирной жизни всё внимание направится на внутреннюю общественную ситуацию, ухудшение которой нельзя остановить без разрыва с авторитарной парадигмой руководства страны. Сокращение активного населения, увеличение стоимости эксплуатации природных месторождений, конец этапа экспоненциального роста цен на энергию – это стратегические проблемы России, и решение каждой из них включает в себя переход от авторитарного государства к правовому. Китай не более демократичен, но в большей степени правовое государство, чем Россия, потому что там существует сменяемость власти, хотя и ограниченная. Пакты, сопровождавшие переход Испании к демократии, дали франкистской элите гарантии того, что её не будут "мочить". Я не вижу, кто может сейчас гарантировать это Путину, хотя это могла бы быть Европа, пожалуй, Германия. Европа нуждается в руководителях, которые представляли бы моральную силу в глазах российского общества. До недавних пор такой личностью была Ангела Меркель, но ошибочная концепция санкций привела к тому, что россияне стали менее расположено прислушиваться к ней.
Оригинал: Jodorkovski: "Soy pesimista; Putin puede durar 20 años", El Pais, 20.09.2014
Автор: Пилар Бонет/Цюрих, специальный корреспондент
Ты еще не читаешь наш Telegram? А зря! Подписывайся
В течение полномасштабной войны их количество уменьшилось только на 685 общин.
Катастрофические события на поле боя опаснее для Путина, чем потеря национальных окраин РФ
Россия не имеет достаточно сил, чтобы осуществить серьезное наступление до 9 мая