Литературный конкурс. Девочка-цветок
На Его окне рос цветок. Это не была роза, страстно благоухающая и притягивающая дурманящим ароматом. Это не был и сорняк-чертополох. Обычный цветок, не хуже и не лучше иных. Разница только в том, что однажды в странный солнечный день, когда пылинки танцевали эльфами в луче света, а дым навевал воспоминания о пустыне, в окно заглянула Высшая Сила... и у цветка появилась душа. Никто не знал об этом. Не знала Сила (хотя она-то должна обо всём знать, не правда ли?), не знал Он... возможно, не знал и цветок. А душа оказалась женской, ранимой, сентиментальной и чувственной, да только кому какое дело до души скромного цветка?
До того, как попасть к Нему на окно, цветок много путешествовал, впитывал информацию и запоминал. Потому что души у него хоть и не было, зато память присутствовала хорошая. С каждым потерянным листком что-то забывалось, но осадок глубоко под землёй заставлял цветок время от времени эмоционально шелестеть, словно подпевая любимым песням, коих слышал он немало за время своей жизни.
Но вот цветок попал к Нему. И через некоторое время ощутил тепло своей новой души. Настоящей. Человеческой. Нельзя сказать точно, конечно, что именно благодаря смене места жительства цветок стал живым... и даже получил имя. Но мы-то знаем: связь была. Хотя вопрос остаётся: когда цветок был счастливее? Когда менял места, города и лица, цвёл, благоухал, наблюдал за сменой времён года и пейзажей, ведя растительное существование, – или когда попал в Его дом?
* * *
Не нужно думать, что, живя на окне в Его обители, цветок знал все подробности Его жизни. Дело в том, что подоконник был большим и вместительным, солнца хватало... но от комнаты цветок был отгорожен плотными шторами, не пропускающими ни звука. Время от времени, когда Ему хотелось общения, Он садился на подоконник, обхватывал колени руками и, смотря на далёкий радужный горизонт и на чудный вид, открывающийся из Его окна, разговаривал. Он говорил о прошлом, о настоящем и о будущем. О мужчинах, о женщинах и... и о цветах тоже. Он был писателем, и иногда случалось так, что цветок становился первым слушателем Его произведений. А иногда цветок узнавал о Его работах из радиопередач. Дело в том, что время от времени Он ставил на подоконник магнитолу, и по радио, проводя очередные сутки в одиночестве (ведь у любого человека есть множество дел – более чем достаточно; тут, знаете ли, не до одинокого цветка на подоконнике!), цветок слышал слова, слышал Его голос... Слушал и всё сильнее погружался в реку понимания. И однажды – совсем не важно, когда и почему это произошло, после очередной передачи ли, после разговора с Ним по душам (да-да, цветы ведь тоже говорят, они – совсем как мы с вами!) или просто после суток созерцания солнечно-лунного пейзажа – цветок понял (или поняла – ведь душа-то цветку досталась женская!), что любит Его. Любит больше всего. Больше света солнышка, больше чистой воды, больше разноцветных ярких бабочек-мотыльков, которые раньше очень нравились цветку.
Пролетающие мимо окна птицы смеялись, слыша шёпот цветка, и говорили: «Где это видано, чтобы цветок любил человека? Опомнись, забудь, возвращайся к своим мотылькам – и всё у тебя будет хорошо». Но закатная фея, давняя подружка цветка, охлаждала его раскалённые немилосердным солнцем листья, целовала лепестки ветерком сочувствия и раскрывала сакральные истины. Когда-то, говорила она, все были равны – цветы, люди и божества, кода-то ничего не имело формы и всё имело любую форму, но это было так давно, что даже люди забыли написанные ими самими повествования о тех счастливых днях и презрительно именовали немногие оставшиеся сказания легендами и сказками. Ангелы же, феи и божества окончательно утратили интерес к миру человеческих существ, поэтому и не напоминали о золотом веке всего сущего. Но не вся магия растворилась в техногенном ядерном апокалипсисе урбанистических времён. И ты, ты, милый цветок, шептала фея, чуть слышно звеня невесомыми крылышками, ты можешь менять форму и подобие. Тебе под силу стать человеком, стоит только захотеть. Захотеть очень-очень сильно. Захотеть до такой степени, чтобы отказаться от долголетия, ведь ты, цветок (я открою тебе секрет, давно скрываемый мудрецами этой Вселенной от неосторожных душ), на самом деле являешься маленьким деревцем, которому суждено вырасти в растение неимоверной красоты и цвести, расти, благоухать цветами и радовать плодами не одно столетие. Ты не вечно – и ничто не вечно под луной, не буду тебя обманывать — но ты переживёшь Его прапраправнуков и даже когда они состарятся и уснут навечно под твоими ветвями, для тебя наступит всего лишь время старости – не смерти!
«Почему же я живу так долго – и не стал Растением?» — поинтересовался цветок.
«Раньше, — улыбнулась фея сиреневых закатов, — ты жила, как ребёнок, потом тебя одарили душой, близнецом души человеческой, а в последние месяцы-годы твой рост замедлила любовь. Ты сможешь стать чудной девочкой, не такой идеально-хрупкой, как Русалочка, о которой ты, наверное, слышала, – нет! Внешне ты будешь соответствовать своему сегодняшнему облику, и ровно настолько, насколько ты симпатична сейчас, останешься прекрасной потом. Но век твой будет краток. Более того, ты станешь переживать всю боль человеческую – не боль тела, о нет, а боль гораздо более страшную, боль души и сердца, начнёшь переживать её прямо сейчас... и с каждым нервом, порвавшимся, как струна, с каждой слезой ты будешь всё больше ощущать себя человеком, всё больше БЫТЬ им. Но не надейся, что путь твой будет лёгким. В человеческом обличии ты проживёшь ровно столько, сколько нужно, чтобы понять, считает ли Он тебя равной себе, может ли Он уступить тебе немного места в своём сердце. Ты не станешь женой или любовницей – это не та судьба, которая уготована цветам. Но если Он полюбит тебя хотя бы небольшой частью души и сердца, боль покинет тебя, и ты окончательно станешь человеком».
«О, это чудесно, – воскликнула девочка-цветок. – Спасибо тебе, юная фея закатных лучей! Но что будет, если Он не полюбит меня?»
«Тогда тебе не о чем волноваться. Совершенно не о чем. Как только закончится трансформационный период, на Великих Весах Жизни и Смерти, Равнодушия и Любви будут взвешены Его чувства. И если ты не сумеешь стать Истинным Другом, если в Его сердце не найдётся любой любви для тебя – ты сгоришь за мгновения, растянувшиеся навеки, станешь горсткой пепла на белоснежном подоконнике, и ничто не напомнит о тебе – разве что твои вечные страдания. Но это – разумная цена за возможность настоящей жизни и истинной любви, ты не находишь? Это – всё, чем я могу помочь, всё, что я могу сделать».
«Конечно, – отозвался цветок. Сгореть от любви – лучше, чем умирать столетиями, видя смерть Его дальних потомков. Я выбираю или достойную жизнь – или достойную смерть. Пусть будет так», – а по его листикам текли первые капли прозрачных слёз. Цветок не знал об этом, но превращение уже началось. Магия сохранилась до наших дней.
Фея ничего не сказала, растворившись в ночной тьме. Ведь время заката давно закончилось – что ей делать в холодных белых лучах лунного света?
* * *
С каждым днём просто цветок всё сильнее чувствовал себя девочкой-цветком. Каждый разговор с Ним отзывался волнением в душе цветка. А когда в ответ на Его слова что-то начало бешено пульсировать, цветок не сразу понял, что это такое. Только со временем пролетающий за окнами снег шепнул цветку, что это – его новое сердце. Сердце, которого цветок не имел никогда раньше.
А Он жил насыщенной жизнью. Он плакал и смеялся, увлекался и остывал. Он был как Вселенная, Он был больше Вселенной во влюблённых глазах девочки-цветка. Когда Он чувствовал, что приходит пора перемен, то собирал самое необходимое, садился в автомобиль, брал с собой диктофон или девушку (перемены ведь бывают разные) – и уезжал далеко-далеко. Тогда никто не поливал цветок, никто не давал ему и духовной пищи, но девочка-цветок училась обходиться без обеих нужных вещей. Она питалась солнечным светом, она собирала полуночную росу со стекла, она разглядывала своё отражение в окне, и ей казалось, что она всё больше походит на настоящего человека, а не на некий гибрид, выращенный учёным-безумцем. Цветок слушал по радио «Destination Anywhere» – и ему (ей) казалось, что он (она) – почти рядом, почти на соседнем сидении, почти смотрит то в Его глаза цвета предгрозового неба, то на мелькающие за окном пейзажи фантастической красоты. Цветок слушал, слышал мир, узнавал новые вещи, переключался с одной радиоволны на другую (телекинез плюс новые возможности, открывшиеся благодаря чудесному превращению в человека). Каким-то невозможным образом девочка-цветок впитывала новую информацию, становясь больше, чем человеком. Становясь Личностью. Конечно, Личность эта формировалась под влиянием популярной субкультуры, под влиянием доставаемых из глубин памяти событий из «вчерашней», «тогдашней», истинно цветочной жизни.
А потом Он возвращался. Возвращался уставший, переполненный впечатлениями. Когда светлыми, когда тёмными. Разными. Иногда Он забирался с ногами на подоконник, смотрел на цветок – сквозь него – и рассказывал, объяснял, выслушивал вопросы, которые возникали в Его сознании (только на самом деле их задавала девочка-цветок, о чём Он даже не задумывался; задавала реально, задавала физически, странным слабым голоском, постепенно заменявшим шорох листьев), и отвечал на них. Не всегда, но отвечал. А бывали и такие Дни После Приезда, когда Он задёргивал шторы, когда всё, что видел цветок, – это резкую линию Его губ да странные молнии в глазах... и пустота, и тишина. Музыку Он слушал в наушниках, а если бы и нет – сквозь Волшебные Шторы не проникало ни звука, и тогда девочка-цветок только догадываться могла о том, что происходит в Его душе. Снова нет воды, снова нет ничего, но не от этого бледнели и желтели, срываясь вниз, листики цветка, а от немыслимой боли, разрывавшей его сердце. Когда Ему было плохо, девочка-цветок чувствовала, что растворяется в боли. Менялась не в лучшую сторону оболочка – как цветочная, так и человеческая, – но Он не знал этого. Капли слёз, барабанившие по стеклу окна во внешний мир, он принимал за весеннюю капель, шёпот вздохов – за дуновение ветерка, а лёд, сковывающий цветок всё чаще, словно в преддверии предстоящего огненного ада, и паром растворяющийся в воздухе Его комнаты, проникая даже сквозь мистическую преграду Штор, – за милую Его сердцу зиму.
Всякое было между ними. Не однажды прилетала закатная фея, предлагая цветку отказаться от безумной затеи, не однажды порывался Он освободить свой подоконник от чахлого растения, которое своей болезненностью иногда действовало ему на нервы, не раз выключал он старенькую магнитолу, которую девочка-цветок неизменно настраивала на любимую волну, но это не имело никакого значения. Имели значение только сладкие минуты, когда Он разговаривал с цветком, – и не потому, что больше говорить было не с кем, а просто потому, что... ну... Ему так хотелось. Цветок не мог первым заговорить с Ним. Ведь цветочные слова с переливами пыльцы воспринимались – в отрыве от контекста – как шевеление листьев. Ветер подул – листья шуршат. Что может быть банальней?
Но однажды что-то изменилось. В научно-популярном журнале Он прочитал статью всемирно уважаемого профессора о том, что цветы забирают жизненную энергию и вообще плохо влияют на ауру, карму и жизнь человека. Статья подтверждалась многочисленными опытами, рисунками и умными формулами.
В тот вечер Он сидел напротив цветка, рассматривал листья странной формы (странной – потому, что в параллельной реальности они давно превратились в руки, и бледность листьев была природной бледностью кожи девушки, в которую превращался цветок), болтал о пустяках... Луна светила на порозовевшие от счастья щёки девочки, а он удивлялся красоте появившегося на тонком стебле бутона, который вскоре раскрылся миллионом нежных красок. Шаловливый ветерок влетел незваным гостем в приоткрытое окно, растрепал Его причёску – как и причёску девочки-цветка. А Он увидел всего лишь, как зашевелились лепестки, словно под тяжестью сказочной Дюймовочки.
Этой ночью Он спал плохо. Не важно, почему. Просто плохо спал. Да и следующие дни шли как-то криво.
Несколько дней Он не общался с девочкой-цветком, но она привыкла к этому. Главное – что Он жил, шёл своей дорогой и был где-то рядом. Где-то. В какой-то из параллельных плоскостей.
...Однажды вечером Он вернулся домой, скользнул взглядом по раскрытому журналу с той самой статьёй и подошёл к окну. Взял тяжёлый цветочный горшок и понёс в кухню. Он нёс миниатюрную нежную девушку, заглядывающую в его глаза своими зеркалами настоящей человеческой души, улыбающуюся чуть припухшими губами, касающуюся Его волос своими руками и отдающую всю оставшуюся энергию, хоть её было так мало... но замечал лишь несуразное растение, занимающее слишком много места на подоконнике. Девочка-цветок рассматривала Его, запоминая каждую чёрточку любимого лица, смотрела, словно в последний раз. Да так, наверное, и было.
А потом в Его квартире появилась женщина. Живая настоящая женщина с прохладными глазами и обаятельной улыбкой, нужными репликами и подходящей аурой. Никакого нектара, никакой пыльцы. Не растение. Стопроцентный человек. Возможно, тот самый, которому Он рассказал бы всё то, чем поделился в своё время с цветком.
...Он остался в комнате, а Женщина прошла в кухню за чашкой чая. Что-то привлекло её внимание. Какое-то движение за кухонной шторой. В первое мгновение, когда Женщина отдёрнула штору, ей показалось, что она видит плачущую девушку, сидящую точно так, как (но Женщина пока что этого не знала: она узнает и это, и многое другое, но чуть позже) сидел бесконечными вечерами Он, – на подоконнике, обхватив руками колени... только смотря не за призрачную черту горизонта, а прямо ей в глаза, не скрывая слёз, с дрожащими от боли губами. А потом Женщина моргнула (и этого мгновения хватило девушке-цветку, чтобы в последний раз замереть, возвратившись к своему прошлому физическому обличию, в котором она прожила все свои годы) – перед ней стоял обычный цветочный горшок с засохшим неизвестным растением (и невозможно было поверить, что совсем недавно оно подарило Ему самый прекрасный из своих цветков). Женщина пожала плечами и пошла обратно. К Нему.
В этот раз они сидели на подоконнике в комнате. Он и Женщина. Места теперь, когда исчез громоздкий цветок, хватало. Они ловили взглядом падающие звёзды, смеялись и загадывали желания. Она касалась Его руки, а Он поправлял прядь, выбившуюся из её причёски. Они были одни на всём свете. По крайней мере, тогда.
И никто не видел, как на расстоянии страдания, боли и слезы умирала девочка-цветок. Её время, время трансформации, пришло и завершилось. Она стала прекрасной, словно закатная фея, – прекрасней, чем всегда, даже прекраснее, чем в те дни, когда цвела, и пела, и жила только для Него. А затем... вспыхнула ярким пламенем цвета радуги разбитых надежд.
Цветок горел недолго – но для девочки это горение длилось вечность (возможно, длится оно и сейчас).
Он был здесь ни при чём. Совершенно ни при чём. Никто не убивал её. Она просто сгорала в огне своей любви. Никто не был виноват в этом. Только она, сделавшая свой выбор. Несущая ответственность за него. Просто думала, как грустно, когда нельзя сказать: «Я люблю тебя». Потому что тебя не услышат, приняв голос за шелест глупых листьев. И пройдут мимо.
Она видела перед собой Его, читала Его всемирно известные романы, повести и рассказы (ведь, став человеком, цветок обрёл умение видеть слова и понимать их), слышала Его слова... слова любви и надежды... слова участия и понимания... слова флирта и легкомыслия...
«Ты – чудесный цветок! Я люблю тебя и ценю...»
«Быть может, люди мне не нужны, и счастлив я буду, лишь сидя в компании этого цветка, который стал мне другом...»
«Я теперь буду думать о тебе...»
«Я буду...»
«Я...»
«Ты...»
* * *
Пламя вспыхивало и гасло, разгоралось и кричало, прорисовывалось линиями лица и фигуры девочки-цветка и сухо потрескивало (ведь к этому моменту растение стало сухим-сухим, как раскалённый солнцем летнего дня Буратино).
А потом всё исчезло.
Осталась горстка пепла. Пепельный след на белоснежном подоконнике. Ни запаха дыма, ни печати безысходности. Ничего. Просто пепел.
И его бы не осталось, да только ветер бродил далеко на востоке, блуждая с бедуинами и верблюдами по пустыне, а дождь остался на Северном Полюсе, да там и превратился в снег, застыл, замёрз, примёрз ко льду и остался навсегда.
И окно было закрыто.
* * *
Никто не знает, чем закончилась эта история.
Быть может, Он проснулся, когда солнце играло полуденными бликами на гладкой бесконечности стекла. Вышел в кухню, подошёл к подоконнику – и замер, не в силах поверить своим глазам. Быть может, Он грустил по цветку, быть может, вспоминая его, даже почувствовал, что растение не было глупым самодостаточным организмом, питающимся солнечными лучами, вкусной водой, любовью присматривающих за ним людей и собственным эгоизмом. Быть может, Он даже заплакал – но наверняка ничего нельзя сказать, не правда ли?
А может, Он вынес на руках свою любовь, свою Женщину, быть может, они сидели на маленьком коврике, растворяясь в сиянии друг друга. Возможно, они жили долго и счастливо, а возможно, расстались через семь недель. Но о цветке Он и не думал. Какой цветок, когда вокруг так много людей?! И только спустя месяцы, вытирая пыль с кухонного подоконника, исказил в брезгливой гримаске своё спокойное красивое лицо, заметив горстку пепла. «Откуда?..» – подумал Он. А может, и не подумал ничего. Просто вытер пыль и сполоснул тряпочку в проточной воде.
А цветок... Цветок мог навеки застыть в этом чудовищном акте самосожжения, мог переживать и страдать, то как цветок, то как девочка. Мог исчезнуть в пепле, навсегда успокоившись и забыв все тревоги.
Но мог и превратиться во что-то. В кого-то. Мог стать в следующей жизни настоящей девочкой, девушкой, женщиной... Мог стать учёным-физиком, гордостью нации, или смазливой певичкой–однодневкой. Эффектной блондинкой или стеснительной незаметной шатенкой. О нём даже могли написать книгу, снять фильм и посвятить песню.
С ним могло случиться всё, что угодно. Но что я знаю точно – это то, что, в любом случае, история когда-то закончится. Герои сказки найдут то, что ищут. И быть может, найденное даже принесёт им счастье.