Литературный конкурс. Лестница

I

Мы, четверо, вышли из стекляшки метро на универе, дождались первой Рождественской звезды и запели: «Добрий вечір тобі, пане господа-а-арю…хе-хе. Давайте-ка еще разик. Добрий вечір то-о-о... — Не, лучше средний голос я петь буду, а то что-то не звучит. — Добрий вечір то-о-обі, пане господа... бу-га-га-га-га. Ну и фальшь, господа! Хе-хе!»

И мы пошли колядовать.

Поначалу на нашем пути не было жилых домов — сплошные университеты, гостиницы, магазины и офисы, и людей вокруг тоже не было. И мы шли, шли, шли... Вдруг откуда ни возьмись — огромный дом. Вообще-то, если честно, я тут приврала, что дом этот появился вдруг и откуда ни возьмись, ибо мы с Мушкой прекрасно знали, что наши ноги в процессе блуждания по скользким безлюдным улицам рано или поздно приведут нас к этому дому и этому подъезду, и мы остановимся перед этой вот дверью. Мушка бледнеет. Тиша с Алинкой, ничего не подозревая, нюхают потеплевший воздух и задирают головы: там, у жителей почти уже родного дома, тянутся цветы герани за оконный переплёт. «Давай войдём, — говорю я Мушке, — поколядуем ему».

II

На металлической серой двери его подъезда, суровой ледяной двери, стоял кодовый замок. Казалось бы, эка диковина — из десяти кнопок выбрать три нужных. Мы сразу — как умные — бросились варьировать и комбинировать, искать кнопочки, истёртые частыми прикосновениями добрых жильцов. Однако кнопки были, метафорически говоря, на одно лицо, видно, пыльца с пальцев милых жильцов не хотела оседать на холодных кнопках. А может, до нас сюда ломились толпы чужих, неверных, которые, подобно нам, теперешним, оббивали пальцы, полируя ненужные, неправильные кнопки, и заламывали руки пред неумолимым холодом безмолвствующей его двери. Да, и мы, открывавшие ранее десятки таких же, ёлки-палки, бесхитростных кодовых замков, ощутили полное бессилие, продолжая все же шарить по кнопкам.

—      Не выходит, друзья!

—      Давайте ещё попробуем!

—      Пойдём в другой подъезд, а то на нас уже люди смотрят, много людей.

—      Та то они автобус ждут. Кому мы нужны?

Но руки опустились как-то сами собой, и мы, опечаленные, поплелись прочь, минуя горящие окошки.

III

Так плетясь, мы очутились около первого подъезда того же дома и решили открыть «ну хотя бы для начала» первый подъезд. Без особой радости наши ведущие взломщики — Алинка и Тиша — подступились к новому замку. Замок раскололся моментально, чем поприбавил оптимизма в наших рядах. Мы представили, как вот щас поднимемся на лифте на самый последний этаж, позвоним  в самую красивую дверь, нам откроют добрые люди, мы споём им свою колядку, и они отсыплют нам конфет и мандаринов. (Конфет уже хотелось.) Щас, щас мы вызовем лифт, сказали мы, выплёскивая снова нарождающиеся на наших губах интонации колядки. Неожиданно из-за сомкнутых створок лифта донеслось: «Люди! Помогите! Я застряла!»

Мы прислушались. Дальше из глубины лифта последовало унылое, но обстоятельное разъяснение, куда нам пойти и кого позвать. Мушка крикнула: «Да-да, вы не волнуйтесь, мы придем, мы позовем, да-да!» Мы нетактично заржали. Мушка сказала нам: «А вы представьте, как ей там, этой тёте, праздник уже, а ей там темно и страшно».

IV

Следуя указаниям Тёти-сидящей-в-лифте, мы отправились на поиски слесаря — в подъезде с весьма внятными координатами (кажется, 19-А) — и не могли найти. Ходили вокруг да около. На очередном витке блужданий между восемнадцатым и двадцатым подъездами мы, притомившиеся, остановились и думаем — может, спросить у кого, у сенбернара, вон, который снег лапами гребёт, у жирного голубя, у примороженной лужи, ещё у какого-нибудь человека, или так и будем круги наматывать, а до конфет, до шоколадных, до мандаринов — дело не дойдёт. Ой, а что это за дверь, такая невзрачная, облезшая? Опа! Да это же наш 19-А подъезд! А давайте-ка заглянем, давайте позовем дядю-слесаря! У-у-у, вот это мрак, да тут же хоть глаз выколи (лучше не надо), мамочки, ступеньки! разве что серой и палёными шкурами не разит! Эй, Мушка, ты куда? ты где скрылась? что там, есть что-нибудь?

Там был слесарь, которого Мушка извлекла из мрака, из Тартара, из Аида. И мы пошли колядовать. А слесарь отправился спасать Тётю-сидящую-в-лифте.

V

Затем мы долго и плодотворно колядовали во мрачных подъездах.

VI

Наконец, полные мёрзлых шоколадных конфет, собравшие немного денежек, доедающие мороженые бананы, мы подошли к тому самому его подъезду. Людей вокруг почти не было (видно, дождались-таки своего автобуса). А вот кодовый замок — был. Я думаю, в глубине своей замочьей души он смеялся нам в лицо. Вот так: ха-ха-ха. «Скрипя сердцем», но веруя, мы подступились к нему. Когда что-то в механизме чудесно щёлкнуло, мы решили, что щёлкнулись сами (и освободились от земных бед), до того это было неожиданно и милостиво. Дверь приотворилась.

VII

Вы думаете, нас там встретил огнегривый лев и синий вол, исполненный очей, и иже с ними? На первый взгляд, внутренности подъезда были самыми обыкновенными. И на второй. И на третий. Но мы с Мушкой знали: там, на каком-то этаже, там не только… там даже золотой орёл небесный, чей так светел взор незабываемый. Мы пропели «Радуйся!» несколько раз, оттачивая певческое мастерство: хотелось ведь перед ним не облажаться. И поднимались по лестнице, гадая, как оно всё будет:

—      Ой, он точно подумает, что мы бешеные-дурные!

— А представьте, выходит он в носках вязаных полосатых, в футболочке, и кричит: «Па, тут колядовать пришли!» — а мы поём мерзкими своими голосами.

—      На каком он там этаже?

Лестница светлела и просветлевала с каждой ступенькой.

—      А вдруг он занят сейчас, и не захочет нас слушать?

Кажется, Тиша с Алинкой давно уже всё поняли.

—      Ой, а может, не будем? А может, вернёмся, поручик Голицын?

И подошли к двери.

— Нет! Нет! Я не пойду туда, нет! не буду петь, а-а-а! — так сказала Мушка и заполоскала

белыми ладонями. — Нет! Нет! — и бросилась куда-то вниз, во тьму.

Я взглянула на дверь. Дверь сияла.

И внутри у меня все прояснялось, устаканивалось и потихоньку возликовывало.

—      Ну что, все настроились? Дайте «ре», как там «ре»?

—      Ре-е-е!

Звоним? Звоним.

Там зашебуршали замком, появилась щелочка и хлынул свет. Выглянул очень усатый дядя (Отец!) и недоуменно на нас уставился.

Мы бодримся, «колядовать можно?» — говорим.

—      Нет, девочки, не надо. — Дверь закрылась, и всё как-то сразу померкло.

Мы спускаемся по темной лестнице, подобрав Мушку между третьим и четвертым этажом, и выходим в морозную ночь.

Может, и хорошо, что нас не пустили. Да, хорошо. А то как услышал бы он наше фальшивое пение… У них там, небось, хорошо поют. Чистенько, красиво.