Сокамерник Михаила Ходорковского: "Встретиться в камере с интеллигентным человеком - дорогого стоит"

Сокамерник Михаила Ходорковского Петр Щедров, отсидевший за мошенничество в общей сложности 18 лет, недавно вышел на волю и... явился к журналистам. Сам, без конвоя. Предъявил подлинные документы, подтверждающие факт нахождения с олигархом в одной камере, и запросил с корреспондента «три тысячи за интервью».

- Долларов?! - схватился я за сердце.

- Ну что вы, я же не сумасшедший! - успокоил меня сокамерник олигарха.

«Меня даже сторожем на работу не берут, - объяснил свою меркантиль­ность бывший зек Щедров. - А рабо­тать «по специальности» уже не могу. Стар. Нет куража, каскада нет! Кста­ти, в том, что я продал вам интервью, возможно, и кроется причина: почему именно меня посадили в одну камеру с Ходорковским.

- ?!!

- Продать что-то я могу, но просить - никогда. А перед соблазном что-то выпросить у Ходорковского не вся­кий устоит. Я даже слышал, что одно­го из сокамерников Михаилу Борисо­вичу пришлось ставить на место. Хо­дорковский прямо сказал ему, что пресмыкаться перед ним бесполезно.

Хотя, думаю, наверняка учитыва­лось, что у меня два высших образова­ния, судимость по той же 159-й статье (правда, моя история попроще - не­возврат крупной суммы денег), харак­тер спокойный, уравновешенный и внешность для «сидельца» нетипич­ная.

Кстати, наш сосед по камере, 38-летний Слава (фамилии не помню), сторож склада с наркотиками, тоже вполне подходил для соседства со зна­менитостью. Он никто - просто ми­лый приятный человек. 16 - 18 часов в сутки Слава не поднимался с койки и просто смотрел или в телевизор, или в потолок.

Иногда он матерился...

-То есть для Ходорковского подбира­лась комфортная компания?

- Ну они же имеют в виду, что у не­го 20 - 30 адвокатов, которые, если что, поднимут шум на весь мир!

- Как ваша камера встретила олигар­ха?

- Это было где-то 23 - 24 июня про­шлого года. В этот момент нас в четы­рехместной камере было двое - я и Слава. Открылась дверь, и вдруг во­шел он. В руках большие сумки и ка­кая-то этажерка для фруктов. Занял две койки (спал Ходорковский на верхней, нижняя служила полкой для книг и бумаг.) С улыбкой представил­ся: «Я Ходорковский Михаил Борисо­вич». Они обнялись со Славой, как старые знакомые, так как раньше си­дели вместе в другой камере. Слава мне рассказывал, что был с ним с пер­вых дней, когда Михаила Борисовича арестовали. Ходорковский первые два дня заключения переживал очень тя­жело - не вставал с кровати и почти ничего не ел.

Но при мне таких нервных срывов не было. После суда в камеру Ходорковский входил с неизменной солнечной улыбкой и спокойно расска­зывал о слушаниях. Причем это иногда совпадало слово в слово с газетными отчетами, которые я читал на следую­щий день.

- На здоровье Ходорковский не жаловался?

- Однажды обмолвился, что плохо спит. Я попросил жену прислать успокоительные травки. Ходорковский вни­мательно относился к своему здоровью. Например, старал­ся, чтобы в камере всегда был свежий воздух. У нас всегда работали три вентилятора вне зависимости от погоды. Даже когда мы ходили по камере в одних плавках.

- По фене в камере разгова­ривали?

- У нас это не было приня­то. Но иногда Ходорковский все-таки матерился. Когда читал что-то нехорошее о се­бе в газетах. Однажды был вне себя после какой-то телевизионной передачи.

- Наверное, появление в ва­шей камере олигарха сделало ее скатер­тью-самобранкой?

- Никаких послаблений не было. Скорее, наоборот. До появления Хо­дорковского с воли разрешали пере­давать холодильники, телевизоры, вентиляторы. Но, когда Михаил Бо­рисович написал заявление на холо­дильник, ему отказали. Я написал на вентилятор - отказали. Затем пришел начальник изолятора и сказал Ходор­ковскому: «У нас нет возможности разрешить вам свою технику. Напи­шите заявление об аренде». Так у него появился казенный холодильник, ко­торый он полностью забил своими любимыми йогуртами. А за аренду на­до платить. Я, например, платил за единственный в нашей камере теле­визор 18 рублей в сутки. Кстати, не разрешили Ходорковскому ежене­дельно выбрасывать свои тренировоч­ные костюмы (местная прачечная стирала неидеально), дескать, веще­вая передача только два раза в год. Но элитное постельное белье прекрасного качества выбрасывать каждую не­делю разрешили.

…к баланде не притрагивался...

- А за что еще платил тюрьме оли­гарх?

- Если честно, в том числе и за нас со Славиком. Он оплачивал наше по­сещение спортзала (три тренажера, две штанги и гантели) - 108 рублей за сеанс. Кроме того, мы могли заказать себе продукты из тюремного магази­на, который имел фантастический для этой системы ассортимент! 700 на­именований!!! Помню, в первый раз мы пошли в магазин. У меня были деньги, а у Славика не было. Ходор­ковский сделал заказ и передал прайс Славику, мол, заказывай что хочешь. Ну Славик и заказал - не только на се­бя, но и на меня. Мне стало неудобно, и я сказал об этом Ходорковскому, когда мы занимались в спортзале. Тот только поморщился - не волнуйтесь, не напрягайтесь. Деньги есть.

- И чем ваш сосед питался?

- Меня потрясла его диета. Ходор­ковский удивительно мало ел. Раз в день. К тюремной баланде он даже не притрагивался. Утром он шел на часо­вую прогулку, весь день проводил с адвокатами, а вечером усталый прихо­дил в камеру. Читая газеты и письма, он вытаскивал из холодильника паке­тики с обычным набором - помидоры черри, огурцы, зелень, копченый сыр всевозможных видов. И только раз в неделю он позволял съесть себе кусо­чек курицы. Я предлагал ему сварить супчику на кипятильнике, но Ходор­ковский отказался.

-Он что, вегетарианец?

- Нет. Ходорковский делал это намеренно. Он сам мне рассказывал, что он большой любитель посидеть за хоро­шим столом и выпить водоч­ки. И, по-моему, такой дие­той он готовил себя к возмож­ным лишениям, которые мо­гут ждать его в будущем.

- А может, он просто боялся яда?

- Таких ужасов в этом спе­цучреждении быть не может. Сюда не помещают людей, с которыми вдруг что-то может произойти. СпецСИЗО 99/1 Минюста России - единственное в своем роде.

Маленькая тюрьма на пару десятков камер, где отноше­ние к заключенному вежливое до приторности. Только на «вы», только «будьте любез­ны», «извините, пожалуй­ста»... Когда меня сюда при­везли, сокамерники сразу ска­зали: «Знаешь, а здесь не бьют!»

- Ходорковский подозревал, что среди его соседей - сотруд­ник спецслужб? Или в переводе на лагерный язык - «наседка».

- Чушь это собачья! В наше-то время технического про­гресса... Этот миф обычно распространен у новичков че­рез 0-7 месяцев заключе­ния...

...Мыл полы одной ногой...

- Судя по всему, в камере оли­гарх был в авторитете...

- У нас была вполне демократичная камера. Да, Славик мыл полы, но не потому, что его кто-то заставлял. Он уважал мою старость и величие Хо­дорковского. Например, ушли мы с Михаилом Борисовичем в спортзал, а он пол моет. «Ну вот вы, Слава, опять!» - ворчит Ходорковский, но тряпку не отбирает.

Не забывайте, что он много работал с адвокатами и находился в камере только вечерами и по воскресеньям. А людей, которые так много работают в деле, в тюрьме не принято занимать уборкой.

- Видимо, и туалет чистил безотказ­ный Славик...

- Нет, я никому не позволял это де­лать и чистил сам. Я очень брезгливый человек и считаю, что туалет должен быть в идеальной чистоте. Но гене­ральные уборки делали вместе.

- И Ходорковский мыл полы и туа­лет?

- Не мыл. Стены, кажется, проти­рал... Хотя, бывало, разольет что-ни­будь на пол, кинет на лужу тряпку, ну и повозит ее немного ногой.

- Ну и как вам сокамерник Ходорков­ский?

- Это подарок! Ничем нас он не на­прягал. Например, я очень много ку­рю. А он закурил только недавно в следственном изоляторе - несколько сигарет в неделю легкого «Парламента». Я спросил, не мешает ли дым. Хо­дорковский меня успокоил: «Не парь­тесь, Петр Владимирович (мы с ним друг друга только по имени-отчеству величали), меня это совершенно не волнует».

Но самое главное - с Ходорковским было приятно поговорить. Поверьте, встретиться в камере с интеллигент­ным человеком - дорогого стоит!

- И о чем вы разговаривали?

- Олитературе, о философии, о ре­лигии, о политике.

- О политике? С этого места попод­робнее: многих интересует, какие пла­ны у Ходорковского, например, на 2008 год?

- (Раздраженно.)Вы мне сначала объясните: каким образом я смог про­извести на вас впечатление идиота? Вы думаете, если бы на самом деле Ходорковский поделился со мной своими планами, я бы вам рассказал? Скажу только одно - он мечтает соз­дать университет. Бросить все к черто­вой матери! Все виды бизнеса, поли­тику...

- Давал ли он оценки того, что проис­ходит в стране?

- Не помню. Я сам не спрашивал. Задавать вопросы там вообще не при­нято... И вообще - лучше не знать! По­дальше быть от этого. Кстати, от Хо­дорковского тоже. Я ему так и сказал.

Посмеялись. Он вообще человек с хорошим чувством юмора.

- Философствовали о чем?

- Ходорковский уверен, что на свете нет незыблемых истин. Он против каких бы то ни было формулировок. «Вместо формулы я лучше объясню, как я это вижу, - говорил Ходорковский. - Человеческое знание за века изменилось, и формулировки уже никуда не го­дятся. За ними теряется истина».

Но больше говорили о религии. Михаил Борисович считает, что Русская православная церковь очень виновата перед своим народом. Она предала народ светской власти и со времен Петра поддерживает ее во всем. Ходорковский считает, что Церковь должна быть более самосто­ятельной. Кстати, Михаил Борисович - православный человек, и в тюрьме он встречался с одним из высокопо­ставленных иерархов церкви. Ходорковский потом просил о второй встрече, но ему почему-то отказали.

...и называл себя публичным

- Говорят, Ходорковский в камере читает книги в стиле фэнтези?! Как-то несерьезно для олигарха!

- Представьте, в 14 - 15 лет, когда складываются приоритеты в литера­туре, как ему было достать книгу с этим жанром?! Тем более что ему все­гда не хватало времени - стройотря­ды, БАМ, молодежный центр, МЕ­НАТЕП, «ЮКОС». И вот, наконец, появилось время все это читать.

- Рассказывал он вам о своем про­шлом?

- О БАМе. Причем иногда истории не очень веселые. Например, как он раненого товарища после драки на спине к врачу тащил.

- Ну хоть чем-то вас Ходорковский раздражал?

(После большой паузы.)

- А почему вы не хотите спросить меня: понравился ли Ходорковский мне или нет? Вы как будто решили, что он мне понравился?

- Вы все интервью говорите о Ходор­ковском только хорошее!

- Явам говорил, что никаких пре­тензий к нему у меня нет как к со-ка-мер-ни-ку! Но он не девица на выда­нье! Мне многое могло и не нравить­ся. Например, как он держит людей на дистанции. Я старый человек и считаю так: дистанцию держать, ко­нечно, надо. Но только тогда, когда надо. В тюрьме беда у всех - можно иногда и участие проявить. Ходорковский слишком много подтрунивал над бедным Славиком, который, ожидая суда, был ни жив ни мертв от страха.

«Я хоть и неопытный человек, но уже знаю, что в тюрьме трудно только первые пять лет! - говорил ему Ходор­ковский. - Дадут тебе ну десять, ну двенадцать - подумаешь!» Я однажды попросил его быть со Славиком поак­куратнее. Но Ходорковский, как обычно, только отмахнулся, мол, все будет нормально. Кстати, я тогда не знал, что Ходорковский оплатил ему адвоката. Славик как-то рассказал ему о том, какого защитника он соби­рается нанять, и Ходорковский, одо­брив выбор, по своей инициативе вы­делил деньги. Адвокат оказался дей­ствительно хорошим - Славик полу­чил условный срок.

- Благородный поступок!

- Согласен. Но это и объясняет его отношение к несчастному сторожу Славе. Я мог заплатить за себя, и, ве­роятно, поэтому Ходорковский отно­сился ко мне более уважительно. У меня вообще сложилось впечатление, что Ходорковского мало волнует чья-то из наших судеб.

- Но такому человеку, который ворочает миллиардами долларов, мож­но это простить?

- Можно. Но букашка, которую вы давите, не испытывает от этого вос­торга. Я не могу обвинить его в том, что он не помогал нам. Помогал! Но эта дистанция между ним и нами, смертными, меня смущала.

Хотя, знаете, Ходорковский часто называл себя «публичным челове­ком». И как-то сказал мне: «Публич­ные люди не могут быть хорошими или плохими».

- Вам хотелось бы снова встретиться с Ходорковским уже на свободе?

- Конечно. Но столько лет я не про­живу...

Владимир ВОРСОБИН, «Комсомольская Правда»