Литературный конкурс. Каково воробью в ненастье
Была проблема. Филипп лежал в номере гостиницы, курил, иногда тянулся к фужеру с портвейном, взвинчивал его и медленно выпивал.
Для кого-то так себе проблема, не такая уж глобальная, но для него весьма серьезная. В первый же день своей нынешней командировки в столицу он проигрался в казино «Sprut» до последней копейки и теперь вот лежал, выпивал и думал, как выйти из положения. Хорошо если б только свои продул, а то еще и те, что шеф велел занести в министерство, а их-то было (ой-ой-ой) как много, машину подержанную можно купить. Шкуру снимет за них Виталий Васильевич. Да даже и не за них, а за дело, которое срывается теперь из-за него.
Благо, что хоть гостиничный номер он оплатил на три дня вперед, что захватил с собой из дому крымского вина, колбасы, сыра, консервов, а то бы и ночевать пришлось на улице и питаться на подаяния.
Он обдумал уже десяток вариантов, начиная от покаяния грозному шефу и кончая налетом на какое-нибудь банковское отделение, но ни один из них не находил в нем поддержки. В каждом обнаруживался какой-нибудь серьезный изъян. В его распоряжении осталось полтора дня, а он еще не продвинулся ни на шаг, и все лежит и лежит полу движимый, никуда не звонит, никуда не едет, не ищет нужных встреч. Он разбит не только морально, но и физически – вчера он еще и напился до полной отключки. Смутно помнил он, как очутился за зеленым игральным столом. Помнил, как начинал пьянеть в ресторане, как потянуло поиграть в блек джек, помнил, как в собственном портмоне закончились деньги и, как из внутреннего кармана пиджака, застегнутого на пуговичку, он достал пухлый запечатанный конверт для министерства. Дальше – полный провал. Очнулся в гостиничном номере.
Проснувшись, подумал, что просто напился накануне и потому лежит, не раздевшись, и голова болит безбожно, но потом, обыскав карманы, вспомнил о казино…
А, может, у Ляпина попросить взаймы? Позвонить и попросить, чтобы привез… Да нет, вряд ли, он одолжит. А уж, чтобы привезти сюда и речи быть не может…
Отца тряхнуть? … Нет.
Козловского?… Кравченко?… Филина! … Нет. Где они возьмут такие деньги?
Павленко?… Зеера?… Тараканиху?… или Нинку Скороспелку? … Нет, не дадут.
Ну, кого же тогда?!
В голове, наконец, появилась хоть какая-то живость. Филипп поднялся с кровати и подошел к окну. На улице - дождь, долгий и занудный. На подоконнике воробей то и дело встряхивается, нахохливается и вскрикивает в одной тональности свое недовольное «чирик». Как он похож сейчас на него, одинокого и беспомощного.
А что если Таньке позвонить? – Пришла спасительная мысль. Она же, дуреха, на край света примчится к нему, и денег достанет.
Из пиджака он вынул свою «nokia» и тут только вспомнил, что не знает номера ее мобильника. У кого же спросить? Он снова налил себе, сел на постель, выпил и стал вспоминать номер ее домашнего телефона. Она всегда звонила ему с домашнего. Он ей - никогда - ни с домашнего, ни с мобильного. А что если… Он набрал Филина.
- Привет! Слушай, загляни-ка в свой компьютер… ну, в телефонную справочную… посмотри там номер Теличкиных… Много там их? Ну и что… А ну, диктуй... Так, так, так… А ну-ка еще раз последний… 340-10-92… вот-вот… это, кажется, он… тот, что мне нужен…Отлично, старик… Пока.
Спустя какую-нибудь четверть минуты он уже слушал длинные гудки Танькиного домашнего телефона.
- Алло.
- Здравствуйте, а Таню можно…
- Ее нет сейчас. Что-нибудь передать ей?
- А, когда она придет?
- После занятий… А кто это?
- Филипп… Передайте ей, что звонил Филипп… Как только вернется домой, пусть перезвонит мне на мобильный…
- А какой у вас номер?
- Она знает… Только не забудьте, пожалуйста, передайте… Филипп… Очень жду.
- Хорошо. Не забуду. Передам.
Теперь у него появилась надежда. Оставалось набраться терпения и ждать ее звонка. Новый глоток вина у окна, сигарета, и показалось, что погода меняется к лучшему, хотя дождик продолжался. Это оттого, наверное, что как будто бы небо стало светлее, или, может, оттого, что не стало мокрого воробья, нагоняющего тоску.
Вдруг он вспомнил еще кое-что. Окошко кассы и разноцветные жетоны. Сколько же он купил их? Кажется, первый раз он выложил тысячу долларов. Что он хотел доказать, покупая их так много? Ах, вспомнил! Лицо, девичье, как будто бы с обложки. Оно появилось еще в ресторане, за его столиком. Он угощал ее шампанским (Боже!) французским по триста долларов за бутылку. И возле кассы казино она тоже стояла и мило улыбалась, поджидая его. Вот, почему он так много набрал этих чертовых кругляшек! Ему хотелось выглядеть крутым, богатым, щедрым. За столом они снова пили шампанское и играли, не придавая значения результату, проигрышному, как оказалось. «Таких специально нанимают для раскрутки клиентов, - подумал он, догадавшись о роли девицы. - И он клюнул на нее, словно лох какой-то».
Он снова спал, уже раздевшись, и, когда проснулся, было далеко за полдень. В комнате опять было темно, как и утром, и снова шумел дождь за окном. Открыв глаза, он тут же подумал, что Танька могла бы уже и набрать его. Потянулся за сигаретами, а тут и долгожданный звонок.
Он поспешно подхватил с пола телефон.
- Алло…
- Ты, Филя?
Сердце его оборвалось, а горло перехватило. Он вскочил с постели и зашагал по комнате.
- Я, Виталий Васильевич…
- Ты что там, приболел?
- Нет-нет, все нормально…
- В министерстве был?
- Нет еще. Но я созванивался… сказали подойти… к концу дня…
- Ну-ну, к концу, так к концу… А ты с кем, с Бурыгиным созванивался?
- Угу…
- А где договорились встретиться?
- У входа в министерство.
- Бздит, гаденыш… Если что, поведешь его в кафе, там бабки и передашь… Скажешь ему, что это в знак уважения. А еще, как будто бы между прочим, скажешь ему, что Шомин выигрывал все тендеры, в которых участвовал… один раз только проиграл - и председателя тендерной комиссии (бывшего) на той же неделе и похоронили… А также не забудь сказать, что… хотя не надо. Лучше хорошенько, вразумительно объясни ему, что я не переношу, когда меня подводят, или кидают…
- Обязательно объясню…
- Ну, ладно, все…
- До свидания, Виталий Васильевич…
- Вот еще что… Он все-таки человек новый… Скажи ему вот что… Шомин, скажи ему, все условия хорошо знает и основную долю передаст вовремя… А, как только я получу от него, хотя бы устно, уведомление о моей победе (в которой ни капли не сомневаюсь), то к этой пятерке пришлю еще столько же… пусть не считает меня жлобом каким-нибудь…
- Хорошо, Виталий Васильевич, - сказал Филипп, но шеф уже отключился и последнюю фразу не услышал.
Бессильно он сел на разбросанную постель и спешно налил вина. Залпом проглотил пол стакана и задумался. Теперь он знал и точную сумму, что профукал вчера в казино. Бывало, спускал он деньги, но не такие, да и обстоятельства были другими. То были свои, а тут… Шеф ведь церемониться не будет, насчитает такого, что и за жизнь не отдать. Тут же и дело-то не в пяти тысячах, тут, наверное, миллионами пахнет. Тендер. Ух, как он за него болеет. Миллионы…
Телефон зазвонил снова, и Филипп вздрогнул. Осторожно взял его и посмотрел на дисплей – номер незнакомый.
- Алло.
- Филипп?
- Да.
- Здравствуй. Это я – Таня. Ты звонил?
«Слава Богу!»
- Танечка! Привет! Наконец-то… Где ты пропадала целое утро?
- На занятиях была. А что случилось? Ты так давно не звонил…
- Да звонил я тебе, звонил… только ты вот, где-то пропадаешь все…
- Правда? Звонил?!
- А то… Много раз, между прочим, звонил… и на прошлой неделе, и на позапрошлой.
- Но я…
- Да ладно уж, не оправдывайся, прощаю…
- Спасибо…
- Тут дело у меня к тебе, как к самому надежному другу моему. В историю я неприятную опал…
- Что с тобой? Где ты?
- В столице. В командировку приехал… вчера. А тут… В общем обокрали меня…
- Как обокрали? Избили?
- Да нет же… говорю ж, обокрали. Кошелек вытащили, а там чужие деньги. Мне их завтра отдать надо… чиновнику одному.
- Сколько?
- Шесть тысяч долларов…
- Ого!
- Да я бы в течение пары недель, или, может, месяца отдал бы… лишь бы знать, у кого одолжить… Мне бы только перехватить… у кого-нибудь...
- Я могу у дедушки попросить, он не откажет…
- Попроси, Танюха…
- А, как я тебе передам? Мне прилететь к тебе?
- Конечно! Прилетай!
- А, где ты живешь? Как я тебя найду?
- В «Театральной» на бульваре Шевченко…
Филипп объяснил ей, как добраться до гостиницы, в каком номере он будет ждать ее и с легким сердцем закончил разговор.
Года два, а может, два с половиной назад Филипп познакомился с ней у Светки Тараканихи на дне рождения. Гуляли тогда в «Пирамиде». Народу было всякого полно, но в основном сливки, среди них и Танюха. Светка представила ее, как свою однокурсницу. На ушко шепнула ему, что та из крутой семейки, но какая-то недоразвитая, наивная, ну и такое прочее. Филипп потанцевал с ней, поговорил и убедился в обратном. Никакая она не недоразвитая, а очень даже начитанная и знает все, о чем ни заговоришь. А то, что немного наивная и верит всему, так это от книжек правильных. В общем, подружились они. Хоть и смешно, говорить «подружились», но по-другому этого и не назовешь. Встречались только днем, пили только кока-колу, ели только мороженое, ходили только в кино и расставались не позднее девяти. Через пару месяцев ему это надоело, и он тихонечко переключился на кого-то другого, хотя с Танькой отношений как будто бы и не прерывал. Увиливал просто от встреч под каким-нибудь предлогом и все. Но иногда все же выгуливал ее по городу.
Теперь он радовался своей мудрости. Вот, что значит, не оттолкнуть человека, как делали другие, и продолжать поддерживать в нем хоть какую-то надежду на будущее. И пригодилась теперь подружечка. Даже Тараканиха, да и Нинка Скороспелка, и те не водили с ней компанию, хотя и падки были до богатеньких. А он «дружил». Иногда отзывался на ее звонок и шел с ней в кафе-мороженое, или в кино на какую-нибудь драму типа «Страстей Христовых». Дуры они. Им подавай подружек таких же, как и они. Чтобы на мерсах в универ приезжали, чтобы шмотки из бутиков, чтобы в клубе до утра, до одури. А она - на занятия в метро добирается, одета в джинсики голубенькие, вместо злачной кафешки идет в книжный магазин. По их-то меркам, конечно же, она недоразвитая, и делать с ней нечего.
Она вошла в номер около восьми вечера и с порога сказала:
- Я привезла…
Он вскочил с кровати, хотел обнять ее, поцеловать, хотя бы в щечку, но она остановила его, передала конверт и тут же предупредила, что уходит, чтобы снять номер. Потом она зайдет еще раз, и они поговорят, возможно, в кафе на этаже.
Пока ее не было, Филипп развернул конверт и вынул деньги. Пересчитал. Тысячу переложил в пустое портмоне, а остальные вернул назад. Теперь можно было и Бурыгину позвонить, договориться о встрече. Все теперь хорошо! Купилась Танька.
Она сидела напротив него, ела блинчики с творогом и рассказывала, как обманула дедушку.
- Он мне все предлагал: давай шубу тебе купим на зиму, а я все нет и нет. А сегодня - сама: помнишь, мол, что обещал. Так вот, говорю, нашла я себе такую шубу, что глаз не отведешь. Только стоит дороговато - шесть тысяч долларов. Он тут же, без разговоров и дал мне их. Да разве это деньги, говорит.
- А если спросит потом: где твоя шубка?
- Куплю… ты ж мне деньги через месяц вернешь. А раньше он и не спросит…
Да уж, отдаст. Наивный ребенок, верит, что он отдаст ей деньги. Филипп смотрел на ее вздернутый в веснушках нос, на чуть румяные щечки, на маленькие ушки, над которыми свесились русые спирали кудряшек, и думал о том, какая она глупышка. Не стерва какая-нибудь бездушная, а добрая, отзывчивая девушка, которая, наверно, влюблена в него, и готова ради него на все, но уж больно доверчива. Такие сейчас - редкость. Такие в основном и страдают от балбесов типа его. Ох, и натерпится же она.
- Я нам билеты на обратную дорогу взяла.
- На завтра?
- Да, на шесть вечера. Успеешь?
- Успею.
Угрызения совести были для Филиппа не свойственны. Но тут он вдруг расчувствовался и в горячах назвал себя гнидой. Так и сказал себе: какая же ты гнида, Филипп. - Перед тобой доверчивый, влюбленный ребенок, который ради тебя обманул своего любимого деда, примчался за тысячу километров, привезя их тебе, да еще и позаботился об обратной дороге, купив за собственный счет билеты на самолет. А ты спокойно принимаешь от него все эти жертвы и строишь планы, как бы его половчее швырнуть.
Ночью, когда он уже засыпал, в дверь постучали. Он открыл ее и опешил. В это он поверить уж никак не мог. В белом махровом халате она стояла на пороге и прятала глаза. Почему-то вспомнился вдруг мокрый воробышек за окном. Это оттого что волосы ее были влажны, или оттого, что глаза были какими-то беспомощными.
- Можно я посижу у тебя немножко.
Какие возражения, конечно же, проходи, садись, ложись. Филипп не верил своим глазам. Он ухаживал за ней, потом ласкал, а потом одним или несколькими тычками своего неспокойного дружка превратил ее в женщину.
Они только что покинули самолет и прощались, стоя в вестибюле аэропорта. Она была чересчур бледна, он достаточно румян (от вина) и бодр от хорошо выполненной работы. Ее память все еще хранила во всех деталях картины прошедшей ночи, и она то и дело вызывала их, замирая и волнуясь также как и в постели у Филиппа. Он же наоборот, глядя в ее влажные глаза, старался стереть все свои вчерашние сантименты и поскорее закончить нынешнюю, невыносимую минуту прощания. «Ничего не поделаешь, воробышек (теперь он называл ее только так), все когда-нибудь кончается… Смотри, смотри на меня повнимательней, запоминай, больше мы с тобой никогда не увидимся, не созвонимся… Как это ни прискорбно, но я швыряю тебя, воробышек, на деньги, на отношения, на любовь… Прощай».
У него зазвонил телефон. Без страха он включил его:
- Да, Виталий Васильевич… да, Виталий Васильевич… да, Виталий Васильевич…
Она смотрела в окно, на пасмурный день, на мелкий противный дождь, но была радостна, тихо-тихо так, счастлива, незаметно и тайно. Хотя и знала, что - ловкий Филипп парень, вспомнил ее только из-за денег, и видятся они, наверное, в последний раз. Когда мчалась к нему, думала, может, изменился, может, не только из-за денег зовет, да и просто хотелось взглянуть в его веселые глаза. Грустно, что ее любовь не нужна ему.
- Ну, все, мне пора, шеф вызывает - Виталий Васильевич, - сказал он с какой-то гордостью и подъемом.
- Его, как дедушку моего зовут, - сказала она, ничего не имея в виду, просто услыхав часть его разговора.
- Что?
- Я говорю, что шефа твоего зовут также как и моего дедушку - Виталием Васильевичем.
- А как его фамилия? - Спросил он без всякого интереса.
- Кого?
- Да деда твоего, спасителя.
- Шомин, - ответила она и пошла к выходу.
Сердце его съежилось, руки опустились, и весь вдруг он превратился в своих глазах в мокрого одинокого воробья.
- Танечка! – Заскрипел его голос, - Танюша… погоди, - и тихо-тихо себе под нос, - что же ты раньше молчала…
Она обернулась и стала.
«ПОПАЛ! ПОПАЛ! ПОПАЛ!» - Он подхватил ее сумку, предложил подвезти, предложил увидеться снова, прямо завтра, и…
Немного позже Филипп женился на Тане. А перед тем ухаживал долго, просил искренне, смотрел с обожанием. Поверила.