Ада Роговцева: «Стыдно быть богатой в бедной стране»

Беседа со знаменитой актрисой происходила в Одессе – городе, который для Ады Роговцевой остается родным. Ада Николаевна в этот вечер подарила одесситам «Варшавскую мелодию-2».

– Вас всегда принимают в Одессе, как королеву. А какие чувства вы питаете к этому городу?

– Хоть я и родилась в Глухове, но считаю себя одесским ребенком. В Одессе я провела первые четыре года своей жизни. Первые немецкие бомбы встретила на балконе на Дерибасовской. Бомбоубежища, подвалы хорошо помню, а еще гусиные шкварки, которые лопала за обе щеки. Ниточка, связавшая меня с этим чудесным городом, не прерывалась всю мою жизнь. Я постоянно гастролировала, поэтому родными считаю многие города. Как-то сложно сказать, который из них для меня самый родной, но с Одессой связано столько... *

– Вы автор поэтических сборников – украинского «Мамині молитви» и русского «Целую голос твой», недавно написали книгу о своем муже «Мій Костя». Не собираетесь ли описать свою жизнь и начать такую книгу с признания в любви к Одессе?

– Можно писать только о приятных одесских воспоминаниях, но и в них будет моя боль. И личная, и наша общая. Кто-то может не осознавать всего ужаса, всей трагедии того, что Одесская киностудия вот-вот умрет. Разруха, гигантские крысы, неуверенность и какое-то ослепление, беспомощность – и не только городских властей – относительно состояния киностудии. Для меня это просто непоправимая утрата. Для нашего кинематографа тоже. А для страны, для ее культуры это разве не утрата, не трагедия? Можно очень долго перечислять великие, блестящие имена актеров, режиссеров, художников, связанных со студией. Но разве это спасет киностудию? Знаете, если смотреть на этот город глазами туриста, то восторженно восклицаешь: «Ах, Одесса!», а если возвращаешься сюда как родной человек к родным камням, то сердце кровоточит...

– Да, вы целиком принадлежите искусству. Ваша роль повзрослевшей пани Гелены в новом спектакле «Варшавская мелодия-2» вызывает восхищение у всех театралов, особенно у тех, кто видел вас когда-то в роли юной студентки Гели в первой «Варшавской мелодии». Вы снова вкладываете в эту роль всю свою душу или достаточно одного лишь профессионализма?

– Знаете, Геля – это тот персонаж, который даже профессионализмом испортить невозможно. Эта женщина – просто идеальная мечта. Не по своим физическим параметрам, не в ценностях бизнесового времени, а в вечном измерении. Она женственна, она умеет и хочет любить. Почему-то сейчас стесняются таких чувств. Боятся говорить о любви. Некоторые даже считают, что высокие чувства лучше выражать поступками, подарками, а слова – это так, сантименты. Бред! Нужно говорить о любви, открывать душу, произносить нежные слова и не скупиться на них. Они зарождаются в твоей душе не для того, чтобы там умереть. Их нужно отдавать, дарить, это же так по-человечески. Вообще-то американские фильмы я не люблю, но мне ужасно нравится, что в их картинах обязательно раз двадцать скажут о любви.

– В одной бульварной газете промелькнула информация, что Роговцева устроила дочь в театр к Роману Виктюку.

– Наверное, я сама и танцевала за Катю, чтобы ее к Виктюку взяли? Катя окончила Театральный институт с красным дипломом. Прошла у Швыдкого серьезную школу пластики. Из балета в тридцать шесть уже уходят, а она только в тридцать встала на пуанты. Но нужно еще и Виктюка знать, чтобы понять: он такое чудо природы, которому невозможно что-то навязать. Он и сам себе навязать ничего не может! Скольких актрис он десятилетиями водит за нос. Например, мне говорит, что жить без меня не может, а сам прекрасно живет... Он делает только то, что считает нужным. Наверное, так и нужно жить...

– Может, поэтому и в Москве вы сейчас работаете больше, чем в Киеве, чтобы быть поближе к дочери? Вы, кстати, считаете себя русской или украинкой?

– Во мне столько национальностей намешано, как в крутом тесте. И все время я между этими двумя странами. России я многим обязана. И бесконечно ей благодарна. В России у меня есть работа, меня там любят и уважают. Я обеспечена и не нищенствую. Но на то, что там сейчас происходит, я смотрю с ужасом. И хоть лично мне в Москве неплохо, я не переезжаю туда навсегда. Я – приверженка украинской идеи. Считаю, что живу в Украине, а туда езжу на работу. С удовольствием читаю и на русском, и на украинском, но твердо стою на том, чтобы государственный язык у нас был украинским. Думаю, что желающим видеть все черным бесполезно что-либо объяснять по поводу прошлогоднего Майдана. Для меня Майдан остается победой человечности и достоинства, доброй энергии миллионов людей. А Виктора Андреевича я считаю рыцарем, человеком чести. У меня к нему и до Майдана было такое отношение, и теперь осталось.

– Да, говорят, вы с нашим Президентом давние друзья?

– Мы с ним земляки. Я была в доме его матери, заехала почти случайно. Мне знаком этот быт, у нее вещи лежали там же, где и в моем доме. Она вынимала из печи капусту, что-то собирала на стол, угощала. Знаете, так трогательно, у нее тряпка лежала там же, где и у меня. Только не трактуйте это так, будто я хочу выпятить свои дружеские отношения с Президентом. Когда Ющенко был главой Нацбанка, он приглашал меня на банковские вечера, где я читала стихи, вот и все наши отношения. Простая человеческая симпатия, но я могу говорить о нем, как о не чужом мне человеке. Он был почитателем таланта и моего мужа Константина Степанкова. А когда Виктор Андреевич узнал, что Костю Петровичу осталось жить месяц-полтора – и не от меня об этом узнал, а от актера и депутата Ивана Гаврилюка, – то пришел к нам в дом без охраны, один. Кость Петрович уже ничего не ел, бесконечные уколы, морфий... а мне тоже не до еды и десертов было. Понимаете, у меня и угостить его было нечем. Какой-то чай плохонький, сухарики... Он пил этот чай и грыз сухарики, не отказался, не отправил кого-то в магазин, а сидел с нами за столом. Для меня эти вещи святы. Такие поступки мне многое говорят о человеке. Я не предам его доверие.

– Как-то у вас вырвалось, что жизнь уже катится под гору. Когда вы это ощутили?

– В четырнадцать лет... И постоянно с тех пор чувствую, что жизнь проходит, что я чего-то не успеваю сделать.

– Но на своем веку вы сделали так много, что не будет преувеличением сказать – слишком много.

– А это только лишь потому, что живу без выходных, работаю без выходных и отпусков. Иногда утром собираю себя по кусочкам. Заставляю подняться.

– Нет ли в таком напряженном графике какого-то проявления мазохизма?

– Нет. Страшнее, не приведи, Господи, лежать и жалеть себя, особенно на старости лет. У меня есть подруга в Санкт-Петербурге, актриса Зинаида Шарко, которая на десять лет старше меня. Мы иногда гастролируем вместе. Многочасовые переезды, не всегда комфортные условия, а она мне говорит: «Ты можешь себе представить, сколько актрис хотели бы поменяться с нами местами?» Это счастье, что я в таком возрасте не только интересна людям, но и могу выполнять свою творческую миссию.

– Так вы кроме театра и не видите ничего?

– Не хочу, чтобы у вас создалось впечатление обо мне, как о человеке, который все время страдает из-за своей работы, у которого нет отдыха вообще. Я из работы, и не только творческой, черпаю энергию, вдохновение, радость. После спектакля лечу домой, целую и обнимаю детей, внуков, балую их чем-то. В село свое спешу, потому что там развалится все, если не дать ладу. Мою, скребу, мету. Там мой брат живет, хозяйничать сам не может. Наоборот, нужно еще и за ним ухаживать. Наработаюсь так, что рук не чувствую, а домой возвращаюсь вдохновленной.

– И вдохновение снова оборачивается какой-то работой... Так?

– Да. Вот книгу дописала, скоро напечатают. Называется «Мій Костя». Такая «лавстори» – что было, как было. Страниц на триста.

– Такая фиксация опыта – это попытка с помощью письма избавиться от боли?

– Сначала да, писала, чтобы куда-то излить тоску и отчаяние. Умер любимый мужчина. А потом меня просто захватил творческий процесс. Сейчас уже начала писать вторую книгу – о моей семье. Тетки, бабушки, родня... Я такая, какая есть, и благодаря им тоже. И если я о них не вспомню, то уже никто и ни-ког-да о них не вспомнит. Нашла папины письма с фронта за 41–43 годы. Господи, сколько же там всего!

– Но ведь в мемуарах сложно удержаться от ностальгической умильности и идеализации прошлого...

– О, это не мой путь. Раньше я писала что-то наподобие дневника. Моя подруга, прочитав его, просила никому не показывать, не то что печатать. Он ей показался страшнее, чем Солженицын. Эту вторую книгу назову «Как на ладони». Был другой вариант названия, но его я дам спектаклю, который готовлю к своему семидесятилетию, – «Щемить ще мить». Не знаю, почему на этой земле так мало счастливых судеб? Мне больно, потому что все, что было, было не очень хорошо. Тяжко, болезненно, неправильно как-то все шло. У всей страны.

– Свою судьбу вы считаете счастливой или наоборот?

– Я счастлива тем, что свои несчастья быстренько перемалываю. Такой каламбур. Помните, как говорила американская героиня Скарлетт? – «Об этом я подумаю завтра». Я научилась этому. Мой маленький Костя говорит: «Мама, отпусти ситуацию», вот я и отпускаю, а иначе и жить было бы невозможно. Не зацикливаться на своей боли, не нырять с головой в трагедию. Не превращаться в обузу. Иначе не сможешь быть полезной людям.

– Чем, кроме творческих достижений, вы гордитесь в жизни?

– Дети, внуки – вот мои достижения. Но я в том возрасте, когда подводят итоги. Уже нет моего Костя Петровича, и это тоже итог. Собираемся все за столом и говорим: «Минус один». Так же и обо мне дети когда-то скажут: «Минус два». Я должна что-то такое оставить после себя, чтобы они могли вспомнить добрым словом, и поплакать, и посмеяться.

– Легко ли вам прощаться? С людьми, душевными состояниями, привычками, вещами?

– С людьми мне прощаться просто невозможно, даже если это не смерть, а предательство. Невероятно трудно прощаться. Это оставляет шрамы, которые «вскрытие покажет». А с вещами, деньгами я даже и не прощаюсь. Я их просто не помню рядом с собой. Как же это плохо! Я такая, Кость Петрович был такой, дети такие же – очень легкое отношение к материальным благам. А с другой стороны, это и неплохо. Потому что как-то стыдно быть богатой в бедной стране. Стыдно выставлять напоказ свое благополучие. Что-то оскорбительное есть в демонстративном потреблении, когда рядом люди, у которых ничего нет.

*Об одном событии, тоже связанном с одесскими приключениями, рассказал мне Евгений Паперный:

"Ада отмечала свои пятьдесят в Одессе, и очень своеобразно. Устроила юбилейный заплыв в романтических декорациях. Представьте себе: тихая ночь, лунная дорожка на воде, мерцание прибрежных огней и мы втроем – юбилярша, я и Владимир Заднепровский. Ада красиво так плывет, ну и мы рядом... на всякий случай. Может спасти, может помочь. Долго уже плывем. Я думаю: не в Турцию ли? Плывем. Через какое-то время чувствую, что скоро нас с Володей надо будет спасать, а Адочка себе плывет. Мы за ней из последних сил. И вот наконец она сжалилась над нами и повернула к берегу. Не знаю, как Володя, а сам я едва догреб".

Справка «БЦ»

Народная артистка Украины, народная артистка Советского Союза, лауреат Государственной премии Украины им. Т.Шевченко, премии Союза театральных деятелей им. М.Заньковецкой, нескольких премий «Киевская пектораль», награждена орденом «За заслуги» ІІІ степени.

Профессор Национального университета культуры Ада Роговцева родилась 16 июля 1937 года в городе Глухов Сумской области.

В 1959-м окончила Киевский институт театрального искусства им. И.Карпенко-Карого и в том же году вышла замуж за Константина Степанкова (1928–2004) – величайшего актера украинского театра и кино. Дети: Костя и Катя; внучки Алексей (сын Кати) и Даша (дочь Константина).

Большая слава Ады Роговцевой началась с работы в Национальном академическом театре русской драмы им. Леси Украинки, которому актриса отдала более 35 лет и откуда ушла в середине 1990-х только из-за конфликта с руководством театра. К самым выдающимся образам, созданным Роговцевой на сцене, принадлежат: Гелена («Варшавская мелодия»), Леся Украинка («Надеяться»), Паола («Дама без камелий»), Раневская («Вишневый сад»), Эстер («Священные чудовища»).

Впервые актриса снялась в кино еще студенткой (лента 1956 года «Кровавый рассвет») и с тех пор сыграла в более чем 30 фильмах, которые принесли ей всенародную любовь («Шельменко-денщик», «Салют, Мария», «Укрощение огня», «Вечный зов», «Овод», «Осенняя история» и другие).

P. S. Киевляне смогут увидеть тандем Ада Роговцева – Екатерина Степанкова 6 марта в спектакле «Варшавская мелодия-2».