Режиссер Михаэль Ханеке: «Взрослому мужчине рано или поздно придется отвечать за совершенное им в возрасте шести лет!»

702
Режиссер Михаэль Ханеке: «Взрослому мужчине рано или поздно придется отвечать за совершенное им в возрасте шести лет!»

...Благополучная семейная па­ра (Жюльетт Бинош и Даниэль Отой) получает видеопленки с ничего как будто не значащим видом из окна и начинает спра­ведливо подозревать в них тай­ную угрозу своему комфортному существованию. Лихорадочный поиск ответов заставляет ге­роя вспомнить далекое прошлое: когда-то в далеком детстве он помешал родителям усыновить мальчика-алжирца. И, разумеется, напрочь об этом забыл...

Поразительная эта картина была лучшей на последнем Каннском фестивале, где принесла Ханеке приз за режиссуру. И именно там мне удалось побе­седовать с одним из ведущих ре­жиссеров нашего времени.

Богатство не гарантирует благополучия

- Мои герои - настоящие «сливки общества», люди с прекрасным вкусом и образованием. Это рафинированные господа, живущие в мире ху­дожественной литературы и знающие толк в одежде, доро­гом вине и антикварной мебе­ли. Однако все это вовсе не говорит об их моральной безупречности, - по-не­мецки, через пере­водчика педантично объясняет мне ав­тор скандальной «Пиани­стки» и шокирующих «За­бавных игр». Высокий и ху­дой, он одевается в черное и снимает мрачные фильмы. Но сдержанная улыбка, временами появляющаяся в углах его тон­ких губ, не позволяет причис­лить его к ордену киноиезуи­тов.

- Ярешил показать в этом фильме верхушку среднего класса не только потому, что хорошо знаю этих людей. Я хотел представить стоящие перед ними моральные проб­лемы в беспримесном, очи­щенном виде. Если бы они были не столь богаты, зритель мог бы решить: они поступа­ют так, поскольку у них нет денег или чего-то еще. Но нет. Перед ними, как и перед зрителями, стоит вопрос: на что способен человек, боя­щийся потерять то, что у него есть? И на что он не спосо­бен?

- Многие зрители недоумева­ют: неужели вы на полном серьезе обвиняете во всех гре­хах шестилетнего маль­чика?

Взрослому мужчине рано или поздно придется от­вечать за совершенное им в возрас­те шести лет! Тогда он почувство­вал соперни­ка в своем сводном брате. Казалось бы, ве­лика важность! Но он не попросил у него прощения ни тогда, ни мно­го лет спустя, когда тот снова вернулся в его жизнь. Герой Отоя не хочет признать свою вину, не хо­чет осложнять свою жизнь. Так поступаем мы все! Мы - эгоисты, жи­вем за счет стран «третьего мира», отдаем стариков в поиюты и богадельни. И не ис­пытываем при этом ни стыда, ни чувства вины. А если они нечаянно проникают в нашу душу, сра­зу спешим от них от­делаться. Усынов­ляем детей из тех же стран - и сразу же начинаем понимать, насколько ограни­чены наши терпимость и доб­рота!

Зрители никогда не узнают развязки моего фильма!

Общаясь с журналистами на Каннском фестивале, Ханеке настоятельно просил не раскрывать в рецензиях сю­жет своего фильма. Озабоченность режиссера понятна, хотя ВСЕХ деталей и подроб­ностей зритель не получит и после просмотра. В названии картины обозначена не толь­ко тайна, лежащая в основе сюжета. Не только «второе дно», кусок жизни, имею­щийся в наличии у каждого человека, куда он не посвя­щает даже самых близких. Не только то, что скрывает муж от жены, а жена от мужа (а есть ли ей что скрывать, это опять же на усмотрение зри­телей). Но и режиссерский метод Ханеке, открывающий почти необозримые просто­ры для последующих тракто­вок и спекуляций.

- Почему вы так упор­но не желаете рас­крывать публике развязку этой истории?

- Любое разрешение сю­жета умень­шает вовле­ченность зри­теля в фильм. Когда в финале он узнает раз­вязку, он освобо­ждается от воздей­ствия картины. «Все, пока, я пошел домой!» - говорит он фильму, довольный и удовле­творенный. У меня противоположная цель - заставить его ду­мать о поставленных в карти­не вопросах, как можно креп­че привязать зрителя к расска­зываемой на экране истории.

Жанр триллера - всего лишь обертка

- «Скрытое» - это триллер. А разве может быть триллер без развязки в финале?

- Я выбрал этот жанр, пото­му что только он может при­ковать зрителей к экрану и держать в напряжении в тече­ние двух часов. Но жанр трил­лера - всего лишь оберточная бумага к рассказываемой ис­тории. Я не считаю «Скрытое» более развлекательным фильмом, чем предыдущие мои ра­боты.

- Французы не в обиде на вас за то, что вы тревожите темные страницы их прошлого?

- Некоторое время назад я посмотрел документальный фильм о массовых убийствах алжирцев во Франции в 1961 году. Я долго не мог поверить своим глазам, настолько не­правдоподобным казалось то, что еще совсем недавно такое могло происходить в столь ци­вилизованной стране! Многие об этом до сих пор ничего незнают. С другой стороны, я не считаю «Скрытое» политиче­ским фильмом. Картину о чувстве вины я легко мог бы снять и в Австрии, рассказав о периоде национал-социализма. В истории любой страны есть темные эпизоды, которые могут служить источником коллективного чувства вины. Хотя меня больше интересуют индивидуальные реакции. Нет, французы не предъявля­ли мне пока никаких претен­зий.

- Почему вы уехали из Авст­рии во Францию?

- У этого решения чисто прагматические причины. Я снимаю на двух языках - немецком и французском. Сей­час больше на французском, но и к немецкому собираюсь вернуться. Большая часть мо­их австрийских или француз­ских коллег, работающих в своих странах, снимают куда реже, чем я, иногда раз в 5 лет. Я же могу снимать чаще благо­даря работе и с немецкими, и с французскими продюсерами.

- После вашей «Пианистки» к автору романа Эльфриде Елинек пришла всемирная слава.

- Я очень рад, что Эльфриде присудили Нобелевскую пре­мию. Для всех австрийцев это фантастическое событие! Я написал было сценарий и по следующему ее роману, но снимать его будет другой ре­жиссер. Адаптацией литера­турных произведений я обыч­но занимаюсь, когда снимаю для телевидения, а кино пред­почитаю снимать по своим собственным оригинальным сценариям. «Замок» по Кафке и «Пианистка» были исключениями.

- Вы снимаете религиозные фильмы?

- Нет. Но если вы религиоз­ны, то сможете найти в них для себя пищу. Хотя сам я убе­жденный атеист.

Стас Тыркин, «Комсомольская Правда»