Больше всего в Донецкой области: Опендатабот назвал количество церквей УПЦ МП в Украине. Карта
В течение полномасштабной войны их количество уменьшилось только на 685 общин.
Писатель Александр Кабаков: «Москва – это русский черт, бестолковый, смешной, разухабистый»
«Кремль похож на сон»
Во вторник в российской столице пройдет презентация новой книги Александра Кабакова «Московские сказки», вышедшей в издательстве "Вагриус". В составляющих сборник рассказах автор презабавно пересказывает на новый лад старые сказки и бродячие сюжеты – о Летучем голландце, о Царевне-лягушке, о Красной Шапочке. По случаю выхода книги с Александром Кабаковым встретилась корреспондент ГАЗЕТЫ Мария Терещенко.
- Прочитав «Московские сказки», я подумала о том, что о Питере всегда было известно значительно больше мифов, чем о Москве. Как вам кажется, почему?
- Не могу с вами согласиться. Даже если бы о Москве не было написано никаких фантасмагорий, кроме «Мастера и Маргариты», одного этого романа хватило бы с лихвой. Да и сама по себе Москва совершенно призрачный город. Если для литературы достаточно дьявольских страниц «Мастера и Маргариты», чтобы все время чувствовать присутствие в Москве неких потусторонних сил, то в самом городе достаточно Кремля.
- Правда?
- Не знаю, мне Кремль кажется совершенно ирреальным. Он похож на сон. Одно французское издательство выпускает путеводители по городам мира. И для каждого путеводителя они просят какого-то местного писателя сделать беллетристическое предисловие. Я писал к путеводителю по Москве. Внутри этого предисловия содержится как бы пересказ ненаписанного рассказа. О том, как однажды над одним городом повисает космический корабль с инопланетянами. Пока жители города спят, эти инопланетяне сводят на нет огромную цветастую крепость, стоящую в центре города, космический корабль принимает ее облик, и с этого момента жизнь в городе идет уже совсем по-другому. Коренных жителей ссылают под землю, а сами инопланетяне, приняв облик местных разумных существ, живут в городе, периодически проносятся по улицам на огромных черных машинах. Другое дело, что мистика Москвы иного рода, чем несколько шизофреническая, параноидальная мистика Петербурга. Питер – это такой европейский, заграничный призрак. А Москва – русский черт, бестолковый, смешной, разухабистый.
- Рассказ вполне в духе вышедшего сборника. Вы долго сочиняли «Московские сказки»?
- Нет, этот цикл рассказов возник довольно неожиданно. Я закончил большой роман и думал, что надолго оставлю беллетристику. Но прошло буквально два или три месяца и я почувствовал, что тянет что-нибудь написать. А в это время я каждый день ездил по нашей московской трассе номер один: Кутузовский проспект - Рублевка. И у меня возникло отчетливое ощущение, что во многих машинах сидит нечистая сила. Так я написал «Летучего голландца». И уже заканчивая его, понял, что этот прием – парафраз бродячего сюжета - мне интересен. Я очень быстро написал книгу: за время беременности, за девять месяцев. И почти все сюжеты абсолютно естественным образом вырастают из современной московской жизни.
- Особенно про Вавилонскую башню.
- Да, стоит посмотреть на строительство этого модного на нынешнем неграмотном языке «элитного» жилья… его ж правильно называть не элитным, а элитарным. Элитные бывают породы лошадей и сорта помидоров. А история Верхнего и Нижнего Брюханова? Собственно говоря, это Строгино, через которое я часто проезжаю. Или Ленин в стеклянном гробу - чем не Спящая красавица? Другие какие-то рассказы возникли из моего всегдашнего изумления перед некоторыми классическими сказками. 'Красная Шапочка', например, мне кажется одним из самых жестоких произведений: «пришли охотники, распороли волку брюхо, бабушка и внучка из него вылезли и стали радоваться и танцевать». Я задумался и понял, что нормальная Красная Шапочка должна бы прийти в ужас от происшедшего. Потом подумал, что в ужас должна прийти даже не нормальная Красная Шапочка, а та, что сама пережила страшное ожесточение. Отсюда появился характер захватчицы Москвы самого последнего поколения.
Или рассказ V.I.P… Мне всегда ужасной представлялась судьба знаменитости, которую перестают замечать. Люди ведь очень быстро втягиваются в то, что их узнают на улицах. Как всякий человек, который появляется на телеэкране, я это знаю по себе. С одной стороны, очень раздражает, когда узнают, начинаешь обязательно носить что-нибудь на голове. Но когда перестают узнавать, испытываешь довольно сложное ощущение. За границей, например. Там человек из московской тусовки превращается в невидимку. Самый знаменитый здесь человек, тот же Олег Меньшиков, когда идет по парижской улице, он – никто.
- У вас в одном из рассказов есть очень пронзительная реплика о том, как же иногда хочется отсюда уехать. Почему вы не уехали?
- У нас такая страна, из которой всем когда-нибудь очень сильно хотелось уехать. Прежде всего потому, что когда-то уехать отсюда было очень сложно. Трудно себе представить американца, который очень хочет уехать из Америки. Когда он очень хочет, он встает и уезжает. А потом поворачивается и возвращается. У нас же в подсознании сидит: уехал – все.
Почему я не уехал? Когда хотелось сильнее всего, я даже не пытался, поскольку не выпустили бы - я был ракетный инженер с первой формой допуска, - а осесть надолго в отказ не хотелось, потому что родители. Да и вообще я не борец. Потом пришло решение, что уезжать не нужно, потому что здесь отвратительно, а там не отвратительно, но очень уж бесперспективно. У меня много друзей уехало, и я видел, что получилось. А когда кончилась советская власть, исчезла единственная уважительная причина, из-за которой можно отсюда уезжать. Помню, как в 1990-м году на радио «Свобода» мне предложили место обозревателя. Я даже поработал некоторое время, а потом вернулся сюда. Так зачем уезжать из страны, если, поработав на «Свободе», я мог сюда вернуться. Уезжать имело смысл тогда, когда одно слово, сказанное на «Свободе», - и твоя жизнь перечеркивалась.
- «Свобода» «Свободой», но ведь не только свобода важна. По вашим текстам не скажешь, что вы в восторге от окружающей действительности.
- Конечно, не в восторге. По крайней мере одна сторона нашей жизни – внешняя, эстетическая – меня оскорбляет. Когда я смотрю в окно и вижу… то, что вижу, – это просто невыносимо. Несмотря на то, насколько в последние годы все стало лучше.
- Что-то лучше, что-то хуже.
- Нет, на мой взгляд, внешне не стало хуже ничего.
- А «элитное жилье»? Дом «Патриарх»?
- Я все время вспоминаю, как центр просто рушился, проваливался. Чтобы ни говорили про Лужка, он отстроил город. А к текущей архитектуре вообще нельзя относиться с окончательными выводами. Когда барон Осман перестраивал Париж, к этому относились так же, как сейчас к лужковскому строительству. Он снес средневековый город и на его месте построил типовые дома. Теперь привыкли. Город - он, знаете, как желудок акулы: все переваривает, а гвоздь обволакивает жиром. Конечно, «Патриарх» - это уродство, но в конце XIX века и в Европе очень много уродливых домов строили. Посмотрите, каким кошмаром застроен Берлин.
- Зато современная архитектура в Берлине хороша.
- Я не люблю минимализм. И Москве он не пошел бы. Москва - византийский город. По правде говоря, уродство «Патриарха» здесь органично. И храм Христа Спасителя... Москва и хороша-то своим византийский безобразием. Меня оскорбляет другое – грязь, дикость эта, которая сильно отдает Ближним Востоком. Когда вот шикарная гостиница – 'пять звезд', а вот перед ней лужа, в которой лежит бомж. Но это недостаточная причина, чтобы отсюда уехать.
- А какие места в Москве вам по-настоящему нравятся?
- Ну, разные. В основном все действие моих сочинений разворачивается в том месте, которое называют сейчас «золотым квадратом». От Белорусской до Пушкинской, от Пушкинской до Арбата и так далее. Но вообще мне сложно об этом говорить. Я в Москве люблю не вид, а дух. И дух этот можно почувствовать где угодно, даже в Новорязанских переулках за тремя вокзалами или в районе 'Павелецкой'. Еще люблю высотки, все, кроме той, что на 'Красных Воротах'. А ведь в свое время не было ругательного слова, которым интеллигенция их бы не обзывала.
- Но сталинская архитектура, она...
- Органична, да? Она прекрасно передает сталинское время. Так ведь лужковские 'карандаши' тоже очень хорошо передают наше время. Они такие же свидетельства своего времени, как шестисотые 'Мерседесы' и малиновые пиджаки. Этот дикий московский капитализм, он тоже должен остаться.
Инженер человеческих душ
Александр Кабаков родился в 1943 году в Новосибирске. Трудовую деятельность начинал как инженер в ракетной фирме. С 1972-го занялся журналистикой. Работал во многих изданиях, в том числе в 'Московских новостях', 'Коммерсанте' и 'Новом очевидце'. Писательскую известность Кабакову принес роман 'Невозвращенец' (1989). Среди других книг: 'Сочинитель', 'Путешествия экстраполятора и другие сказки', 'Считается побег'. Проза Кабакова активно переводится на другие языки и неоднократно удостаивалась литературных наград, а роман 'Все поправимо' в этом году получил премию имени Аполлона Григорьева.
Подписывайся на наш Telegram . Получай только самое важное!
В течение полномасштабной войны их количество уменьшилось только на 685 общин.
Британцы и французы показывают, что готовы поднимать ставки в противостоянии с Путиным
Пока сил для быстрого широкомасштабного наступления у захватчиков нет
ВСУ уже получают вооружение, но основная часть прибудет до конца лета, уверяют журналисты
Когда вы успешно решаете сложную головоломку, это повышает вашу самооценку
Не используйте для чистки деликатных поверхностей абразивные чистящие средства