Работа копателем на кладбище и потеря дома из-за обстрела. Как живет в Швеции бывшая телезвезда Ирина Литвин-Комаровская

Ирина Литвин-Комаровская – известная телеведущая, которую зрители помнят по программе "Доброе утро, Украина!" на ТРК "Эра" и "Спорт-репортер" на "Новом канале". С началом полномасштабной войны она вместе с дочкой нашла приют в Швеции, где ей пришлось работать копателем на кладбище и уборщицей.

Видео дня

В интервью OBOZ.UA Ирина рассказала о своем доме в Ирпене, который выгорел дотла после минометного обстрела в начале войны. Она также откровенно поделилась историей развода после 14 лет брака и рассказала о новой любви, которую нашла уже в Швеции.

"Мы не принимали решение ехать за границу в начале вторжения – обстоятельства заставили, – вспоминает Ирина. – В 2018 году мы с семьей переехали из Киева в собственный дом в Ирпене – абсолютно новый, возведенный с нуля. Наша дочь пошла в школу в Буче. Ежедневно я ездила по дороге Ирпень – Буча через Гостомель: отвозила ее на учебу и забирала после уроков. Именно этот треугольник впоследствии подвергся наибольшим разрушениям во время боевых действий. Когда в начале 2022 года все чаще говорили о возможной угрозе, я не верила, что в XXI веке может начаться война. Однако интуитивно чувствовала опасность – видимо, потому, что хорошо знаю историю. Я понимала: если это происходило в течение прошлых веков, то что может остановить это теперь?"

"24 февраля мне из Киева позвонила Татьяна, моя сестра-близняшка. Спросила: "Что делать?" Я настояла, чтобы она с сыном ехала к нам в Ирпень. Как и большинство тогда, думала, что главной целью станет Киев – столица. Говорила: "Если будет совсем опасно, поедем к родственникам на Волынь". Но кто мог представить, что уже к вечеру россияне подойдут через Чернобыльскую зону? Когда сестра приехала, мы поняли: еще немного – и окажемся в оккупации, потому что враг был совсем рядом. Однако выезжать никто из нас не хотел, надеялись пересидеть. Сейчас, анализируя, что происходило в тех местах дальше, чувствую сплошной ужас. А тогда даже представить не могла и малой доли того, что нам грозит. Пять ночей провели в соседском подвале – фактически только мы и они остались в нашем коттеджном городке. Потом начали ходить ребята из теробороны и предупреждать: "Или вы выезжаете сейчас, или потом уже не сможете. Уезжайте хотя бы ради своих детей".

"И мы решились: взяли только тревожные чемоданы, в которых – консервы, "Мивина" и теплые носки. Понимали, что надо ехать в Киев, но оба моста уже были взорваны. Однако, будучи местными, чудом смогли прорваться через Белогородку. Я знаю, сколько людей так и не выехали... До сих пор не понимаю, как нам это удалось. Далее – эвакуационный поезд, в который мы с трудом втиснулись, даже не зная, куда он направляется. В вагон попасть не удалось – добирались 19 часов в тамбуре. И в конце концов оказались на Закарпатье".

"Нас тогда приехало так много, что ресурсов уже не хватало. Местные советовали: "Езжайте в Румынию". Откровенно говоря, это стало для меня огромным стрессом. Здесь, в Швеции, я встречаю много беженцев, некоторые еще до войны задумывались о переезде. Но для меня это никогда не было вариантом: в Украине у меня был замечательный двухэтажный дом, работа, семья – меня все устраивало, я не искала и не планировала перемен. Мы пересекли границу и попали в лагерь для беженцев. Нас встретили тепло – это была баптистская церковь. Но сразу сказали: "Оставайтесь здесь несколько дней и двигайтесь дальше, ведь это маленький пограничный городок". Помню, сижу на полу и думаю: "Куда же теперь? В Европе нет ни родственников, ни друзей..." И вдруг звонит подруга: "Помнишь, во время Евро-2012 в Киеве я познакомилась с одним шведом? Так вот, он предложил поселить украинцев у друзей на большой ферме".

"Дом там был действительно большой – четырехэтажный. Я бесконечно благодарна этим людям! Они даже купили нам билеты на самолет, встретили нас машиной. Когда мы приехали, я увидела эту ферму – действительно огромную. Семья владеет ею уже восемь поколений, от деда-прадеда. Каждое новое поколение докупало земли, и ферма постоянно росла. В Швеции такие предприниматели – очень уважаемые и состоятельные люди. Это не животноводство, а зерновое хозяйство. Поскольку значительная часть шведских земель каменистая и малоплодородная, владельцы плодородных угодий пользуются особым уважением. Считается, что именно фермеры кормят страну".

"Они были возрастом как мои родители. Фактически я нашла себе шведских маму и папу: они относились к нам как к детям. Английский я учила и в школе, и в университете, но из-за стресса не могла составить даже простого предложения – слова забывала, только жестикулировала. Со временем мы понемногу начали адаптироваться. Для меня, киевлянки, которая родилась и выросла в центре столицы, оказаться так далеко от цивилизации было испытанием. Ферма расположена в 20 километрах от ближайшего городка, а чтобы дойти до автобуса, нужно еще несколько километров пройти пешком. Это было нелегко, хотя понимала: по сравнению с тем, что пережили другие люди, мне и жаловаться грех. В Швеции были одни из самых низких выплат для украинцев. Фактически я получала шесть евро в день, а должна была – пять. За жилье мы ничего не платили, транспорт для украинцев был бесплатный. Голодными мы не сидели, но жить было сложно: позволить себе что-то сверх самого необходимого – было совсем невозможно".

"Мы прожили на ферме около двух недель, когда поступила трагическая новость о нашем доме. Мы выехали из Ирпеня 2 марта, а уже через несколько дней туда зашли кадыровцы. Во время контрнаступления ВСУ в наш дом попал снаряд, и он сгорел дотла. Ни одно другое помещение рядом не пострадало так сильно: где-то выбило стекла, кое-где остались следы от пуль или обломков, но полностью разрушенным оказался только наш дом. А поскольку территория тогда еще находилась под оккупацией, никто пожар не тушил – все тлело двое суток. У нас был огнеупорный сейф, чтобы в случае опасности сохранить документы и деньги. Но даже он не выдержал – бумаги, которые там остались, обуглились. Температура и сила огня были настолько велики, что сейф не справился".

"Более того, у нас была старенькая соседка, которая отказалась выезжать. Она говорила, что не видит в оккупантах врагов: "Ну придут – это же братья". Я встречала и других людей с подобными мыслями. Власть сменится – и что с того? Они же ничего не сделают плохого. Но по иронии судьбы осколок ракеты, попавшей в наш дом, убил соседку прямо на пороге собственного дома. Тело пролежало почти две недели. Только после зачистки, когда ВСУ допустили туда Красный Крест, смогли забрать. Это страшная история. Незадолго до войны я разговаривала с ней, когда уже чувствовалось напряжение. Призналась: "Мне так тревожно". А она ответила: "Чего бояться? Это же русские, они братья". Я так понимаю, что она этническая русская".

"После потери жилья я прошла все стадии горя: сначала плакала, потом злилась, испытывала ненависть, укоряла себя: "А что если бы мы не уехали? Почему я не взяла вот это или то?" Долго не могла отпустить эти мысли. В доме осталось столько ценного и неповторимого: не что-то вроде плазменных телевизоров, а то, что невозможно восстановить: семейные фото, первый зубик дочери, бирочка из роддома, детский веночек с первого праздника в садике. Когда мы ехали, я была уверена, что это ненадолго, что просто переждем в безопасном месте. Поэтому пришлось долго учиться принимать: "Ира, твоей вины нет, ты не могла все предусмотреть". Со временем начала отпускать. Но честно скажу: даже теперь, спустя три с половиной года, меня порой накрывает. Особенно когда меняется сезон: например, становится холоднее, вспоминаешь – вот курточка у меня еще была, жакетик. А потом приходит мысль: оно же сгорело. Такая фантомная боль".

"В то же время почувствовала, что будто обнулилась, и поняла: в этом тоже есть возможность начать что-то новое. Тогда у нас с мужем уже были сложные отношения, хотя во время выезда мы еще были парой. Я даже не представляла, что расстанемся. Но потом, анализируя, поняла: больше всего меня держал именно дом. Он был символом стабильности, вложенного труда, и он очень держал, когда хотела выйти из отношений. Потеря жилья дала мне понять: в браке возвращаться уже некуда. Начинать все с нуля с этим человеком я была не готова. Вместе мы прожили 14 лет, а теперь общаемся только как родители нашей дочери. Я всячески поддерживаю их отношения: для меня важно, чтобы Маруся не теряла контакт с папой.

Несколько дней назад был день рождения его старшей дочери, и я по украинской традиции поздравила. В Швеции этого не понимают: мол, почему родителей порой поздравляют даже больше, чем самих детей? А для нас это естественно – ведь именинника бы не было без мамы и папы. Он поблагодарил меня. Когда в Киеве происходят обстрелы, я могу спросить у дочери: "Ты говорила с папой? Как они пережили ночь?"

"Знаете, иногда мои подписчики в соцсетях не дают мне расслабляться, когда говорю, что мне пока некуда возвращаться в Украину: "Как это? Сестра, отец в Киеве". Мол, вот людям из оккупированных городов действительно некуда, потому что их дома полностью уничтожены". И это правда. Но у меня нет уже именно того места, которое я строила годами, – моего гнездышка, где были мои вещи, мои воспоминания. Оно просто исчезло. Хотя оставаться здесь для меня сложное решение.

Я никогда не хотела жить где-либо, кроме Украины. Было время, когда мой муж работал в Соединенных Штатах, и мы жили там где-то полгода. Он рассматривал возможность остаться. Когда заканчивался срок моей туристической визы, надо было решать: или оставаться и легализоваться, потеряв возможность какое-то время приезжать в Украину, или возвращаться. Я не колебалась – сбежала домой. Мне даже перспектива получить статус в США, найти работу и обустроиться там казалась неприемлемой. А здесь все получилось совсем иначе. Я была уверена, что никогда и никуда не уеду, но жизнь распорядилась иначе".

"Моя первая работа в Швеции была на фабрике, где паковали сено для лошадей. Когда шла на собеседование, мысленно просила: лишь бы только не тяжелое. Пусть наклоняться, перекладывать – но не поднимать, потому что физической выдержки не было. Но оказалось, что это именно работа грузчика: ты пакуешь мешок весом 8 килограммов, складываешь его на паллету, снова и снова. Нижний ряд – еще терпимо, но верхний надо было поднимать выше головы. И так на протяжении всей смены. Сено было везде. Когда я возвращалась домой и снимала рабочую одежду, несмотря на комбинезон и несколько слоев защиты, оно находилось даже в нижнем белье. Но жизнь есть жизнь. Хотя заработок там получался ненамного больше, чем социальные выплаты, которые сразу прекратили перечислять, как только начала работать".

"Впоследствии моя шведская мама сказала: "Я нашла тебе другую работу – в церкви". Я подумала: видимо, нужно будет свечи убирать, стулья расставлять. Было интересно. Когда мы приехали на собеседование, я увидела административное здание, рядом – церковь, а дальше простиралось огромное кладбище. Тогда я узнала, что в Швеции все кладбища подчинены церкви. Уход за могилами осуществляют не родственники, как у нас, а наемные работники. Это совсем другая система, которая финансируется из бюджета. На сезон там набирают людей, которые косят траву, убирают, красят, сажают клумбы. Я попала туда по протекции: моя хозяйка приехала вместе со мной, сделала мне хорошую рекомендацию. После собеседования сказали, что необходимо сдать анализы – кровь и мочу, чтобы проверить, не злоупотребляю ли алкоголем или наркотиками. Представьте, такие требования – чтобы работать на кладбище. А еще: водительские права, потому что мы там работать с садоводческим транспортом".

"Проработала около двух недель – высаживали цветы, косили траву. И вдруг однажды мне говорят: "Теперь твоя очередь. Вот инструмент – иди копать яму для захоронения". В Швеции около 85% умерших подвергают кремации, поэтому основная часть работы – подготовка мест для урн. И эти ямы копают исключительно вручную. Туда ни одна машина не подъедет: ряд за рядом, все плотно. К тому же яма небольшая по диаметру, но очень глубокая, и выкопать ее надо специальным инструментом, похожим на огромные ножницы. Обычной лопатой не обойтись. И это не украинский чернозем, а твердая каменистая земля. Иногда приходилось брать в руки лом. А теперь представьте меня с моим ростом 1,60 м – и десятки таких ям, которые пришлось выкопать".

"Кроме физической сложности работы, меня абсолютно добивало, что она была на улице. Восемь часов под открытым небом – это серьезное испытание, потому что климат здесь не слишком приветливый. Иногда дождь – настоящий ливень. Даже летом она прохладная, ведь это все-таки Скандинавия. Я приезжала утром, смотрю – небо затянуто, прогноз на весь день – дождь. И ты должен работать восемь часов под этим дождем. Иногда в дождливые дни я брала с собой три пары, извините, трусов, потому что промокала насквозь".

"В Украине трудно даже представить, чтобы женщина занималась такой работой: все, что касается ритуальной сферы, у нас считается сугубо мужским занятием. А в Швеции рядом со мной работали и крепкие мужчины, и хрупкие женщины – все рыли одинаково. Это такая страна: здесь женщины активно борются за свои права. Но одно дело отстаивать равную оплату труда – и это действительно важно. Но совсем другое, когда одобряется, что женщина наравне с мужчиной выполняет тяжелую физическую работу только для того, чтобы доказать: "Я тоже могу". Для меня это выглядит нелогично. Есть элементарная биология: у мужчин естественно больше мышечной ткани, чем у женщин. И спорить с этим невозможно".

"Со временем я поняла, что надо как-то двигаться дальше. Тогда сама отправила свои резюме и почти сразу получила ответ: была вакансия уборщицы. Я была невероятно счастлива, даже расплакалась – ведь это уже не работа на улице. Я убирала большие дома состоятельных шведов. Работы было много: за четыре часа надо было навести порядок во всем доме, потом еще час на переезд к следующему, обедать приходилось прямо в машине. Тело все чаще сигнализировало об усталости. Я сильно надорвала спину, сил становилось все меньше – не оставалось времени ни на хобби, ни на любую другую жизнь. Все выходные я просто лежала, а потом пять дней работала без передышки. И моя психика не выдержала. Как-то в пятницу я пришла домой, зашла в душевую, упала на пол и начала выть. Не плакать, не рыдать, не истерить, а именно выть в полный голос. Так я делала около месяца и не могла остановиться. В конце концов пришлось оставить работу (но справедливости ради я должна сказать, что работодатель пошел мне тогда навстречу, и мы разошлись хорошо)".

"К тому времени я уже состояла в отношениях. Мой партнер – это тот самый Фредрик, который с помощью моей подруги искал украинцев, нуждавшихся в шведском приюте. Сначала он приезжал к нам на ферму, чтобы что-то помочь, сводил на экскурсию. Уже потом, когда я решила, что не буду возвращаться к мужу, у нас начали завязываться отношения. Мы с дочкой переехали к нему. Начинаем жить вместе. И, кстати, очень популярная тема в моем блоге, особенно женщин очень триггерит: как он мог позволить, чтобы ты так работала?

Дело в том, что здесь, в Швеции, люди сходятся как партнеры. Даже трудовое законодательство и налоговая система устроены так, что одному мужчине сложно полноценно содержать семью. Но когда доходы двух партнеров сочетаются, это обеспечивает стабильную жизнь. Закон даже "добровольно-принудительно" отправляет мужчин в декретный отпуск, чтобы женщина не делала длительных перерывов в карьере после рождения ребенка".

"Поэтому случай, когда мужчина берет на себя всю финансовую сторону в паре, – скорее исключение, которое общество не одобряет. Это формирует финансовую зависимость женщины от мужчины, что противоречит борьбе предыдущих поколений шведских женщин. Моя личная история прошла через все эти этапы. Фредрик искренне радовался, что я получила работу на фабрике, а затем – и другие. Однако ему понадобилось много времени, чтобы понять: если ты даешь деньги, это не делает человека зависимым. Я долго шла на компромиссы с собой. Потом наступил тот период воя, как называет его моя дочь. Была очень близка к тому, чтобы уехать. В этот момент Фредрик попросил паузу на несколько недель, а потом сказал: "Не выходи на работу, я беру на себя оплату дома и расходы. Отдохни, начинай учить язык, как-то будем выходить из новых реалий". Он фактически меня удержал".

"Если бы не он, я бы не осталась в Швеции. На тот момент мне было настолько тяжело, что иногда хотелось просто выйти на улицу и кричать. Меня никто не понимал: в Швеции любая работа априори считается хорошей. Мама Фредрика, когда приезжала, искренне говорила: "Я так счастлива, что у тебя есть работа". И это было очень искренне. У шведов другой менталитет. И сейчас, когда могу посмотреть на это немного издалека, понимаю: порой я хотела от них того, чего они просто не могут дать. Недавно я посетила наш спектакль "Конотопская ведьма" в Стокгольме, и он задел самые глубокие струны души. Один из монологов актера Михаила Кукуюка просто разорвал в клочья. За несколько минут он прожил столько эмоций – и мы вместе с ним, – сколько шведы, возможно, не переживают за всю жизнь. Это не хорошо и не плохо, это просто их менталитет".

"Именно поэтому, когда украинская душа так сильно чувствует, в Швеции сложно это прожить, пропустить через себя, отрефлексировать. Я была на шведских спектаклях, и даже там актеры не доходят до такого эмоционального уровня – им не хватает внутреннего ресурса, чтобы так глубоко чувствовать. В Украине эмоциональные "качели" невероятно широкие: от большого счастья до глубокого горя. Амплитуда чувств – огромна. В Швеции она, по сравнению с украинской, колеблется буквально на 0,03 от нашей. И мне этого очень не хватает. Они не страдают, но и радоваться сполна не могут. Пример: все так ждали Рождества. Я думала: наконец-то увижу настоящий праздник. А в 21:00: "Ну все, ложимся спать". После этого я сдалась и поняла: не стоит ждать от них таких эмоций. Я в их стране и должна принимать их правила, но эмоционально это непросто".

"Как дальше складывается моя жизнь? Сейчас я совмещаю обучение на трех государственных курсах одновременно. Начала проводить диагностики с метафорическими картами (получила профильное образование). Сейчас мой доход составляет несколько сотен евро (это даже не облагается налогами). Вкладываюсь в отношения настолько, насколько могу. Они для меня очень важны, и терять их я не хочу. Но если быть честной, вижу ли я себя здесь, принимая все как есть, – то нет. При всем моем уважении и благодарности Швеции – эта страна дала мне убежище – не могу игнорировать собственные ощущения. Климат, мне кажется, тянет за собой и эмоциональную холодность, и именно это мне очень сильно не отзывается. Иногда мне кажется, что здесь теряю себя. Как будет дальше – увидим".

Также OBOZ.UA писал, как живет в Канаде единственная дочь Степана Хмары: трое детей и брак с известным украинским музыкантом.

Только проверенная информация у нас в Telegram-канале OBOZ.UA и Viber. Не ведитесь на фейки!