"Ну что, эти еще стоят на Майдане?" Фагот – о драке в Киеве с артистами из РФ, дружбе с предательницей Егоровой и брате в Харькове, который скучает по СССР

Вокалист группы "ТНМК" Олег Михайлюта, более известный под сценическим именем Фагот, с первых дней полномасштабного вторжения присоединился к добровольческому батальону "Реванш", который оборонял Киевскую область. Музыкант занимался обеспечением подразделения.

Видео дня

В интервью OBOZ.UA Фагот вспомнил, как встретил 24 февраля, рассказал о сложных отношениях с братом, который продолжает восхищаться СССР, и разбитом, но живом родном Харькове. Также музыкант поделился непростыми семейными историями и мыслями об украинизации. А еще вспомнил отцовские слова "За свободную Украину!", которые слышал от него еще с советских времен.

– Олег, полномасштабное вторжение стало для вас неожиданностью или вы готовились?

– Я понимал, что ситуация обостряется, но все же не верил, что все будет настолько плохо. Наверное, это была моя слишком большая вера в человечество – сейчас этого нет. Утром 24 февраля позвонил всем родным, узнал, кто где находится. Потом поехал по Киеву искать оружие – было ощущение, что враг будет лезть из каждого куста. Понимал, что без оружия никак. Мы с товарищем поехали по военкоматам, но там все уже разобрали. Тогда отправились в центр, неподалеку от Лукьяновки. Там нам сказали об одной точке выдачи, но очередь была такая, что я насчитал около 200 человек. Решил, что вернусь на следующий день.

На следующее утро начал обзванивать друзей, расспрашивал, где можно получить оружие. И через друзей друзей вышел на людей, которые сказали: "Приезжай, познакомимся". Оказалось, что это был будущий батальон "Реванш" (добровольческий батальон, созданный в Киеве и Харькове с первых дней полномасштабной российско-украинской войны. – Ред.), к которому я и присоединился. Мы и сейчас с ними на связи. Я считаю себя все же немножко "реваншистом". Меня использовали больше как волонтерскую, не боевую единицу. На передовую комбат не отправлял, занимался задачами в тылу – обеспечением боеспособности подразделения.

– Как служба в батальоне изменила вас?

– Кем я стал после "Реванша"? Добровольцем. Я никогда не думал, что добровольно пойду в военное дело. Однако понял, что есть много людей, которые искренне верят в свои идеалы, а "реваншисты" именно такие. Это еще раз подтвердило мое ощущение, что Украина полна сильных людей, преданных украинской идее. Именно таких и встретил в "Реванше".

Но если копать глубже, националистом все же меня сделал папа. Он не вел со мной долгих разговоров, и дома, в Харькове, мы общались на русском. Папа был уважаемым человеком – инженером-конструктором в ХАИ. У меня где-то лежит книга "Космонавтика СССР", где на трех страницах он отметил, в каких разработках участвовал. И вот я помню, как на каком-то семейном празднике папа поднял бокал и сказал: "За свободную Украину!" Это был 1979-й год или следующий – можно только представить, что в те времена ему могло грозить за такие слова.

Еще один случай произошел, когда мне исполнилось 16 лет и я получал паспорт. В графе "национальность" можно было вписать данные либо по папе, либо по маме. Мама в документах была указана как русская. Папа накануне спросил: "Ты что будешь ставить в графе "национальность"?" Я ответил: "Украинец". Он кивнул: "Правильно". И больше об этом мы не говорили, но я почувствовал, что мой выбор совпал с его ожиданиями и он остался доволен. Я не знаю, откуда у него это, но думаю, что каждый образованный человек, который знает историю Харькова, внутри лелеял проукраинскость.

– Как изменился Харьков сейчас, бываете ли вы в родном городе?

– Я продал харьковскую квартиру после того, как умерла мама в 2018 году. Теперь приезжаю в Харьков только наездами по делам. Конечно, он остается для меня родным городом, но уже не могу сказать, что еду туда домой. Хожу по городу или иду на концерт, но ночевать приходится в гостинице. Харьков сейчас разбит, очень травмирован, но все восстановится. Главное – не останавливаться и делать то, что должны. У меня там остались одноклассники, с которыми поддерживаем связь. Кто-то в городе, кое-кто – уехал по миру. В Харькове работает прекрасная студия "M.A.R.T.", с которой мы до сих пор сотрудничаем. Последние песни группы "ТНМК" сводятся именно там. Поэтому можно сказать, что связь с родным городом мы поддерживаем.

– Общаетесь ли со старшим братом, с которым раньше ссорились из-за разных политических взглядов?

– Нет, примерно с апреля 2022 года мы перестали общаться, и так продолжается по сей день. Я так понимаю, что душой он до сих пор застрял в СССР. Мы много лет спорили на эту тему, но я так и не нашел слов, чтобы убедить его, что Советский Союз – это плохо. Там он себя помнит молодым, а сейчас – не чувствует нужным. Вероятно, именно эти мысли тянут назад в прошлое. Наше общение оборвалось после одного разговора. Он попросился приехать ко мне в Киев, когда в Харькове было очень горячо. Я согласился, но, зная его убеждения, поставил условие записать видео с простым месседжем: "Путин – х*йло". Он отказался. Я сказал: "Если ты не готов изменить убеждения и до сих пор веришь, что "русский мир" тебя спасет, нам не о чем общаться".

Периодически он присылает маме моего сына на праздники картинки каких-то надувных шариков или, знаете, те вайберные рассылки с поздравлениями на Рождество и прочее. Так я понимаю, что он жив. Как-то мы были в Харькове, снимали клип на песню "Найди меня". Во время паузы я взял машину и поехал на мамину могилу. Попасть туда – это сейчас целый квест, потому что кладбище заросло, многие люди уехали и некому ухаживать. Но я все же нашел могилу, убрался, сфотографировал и отправил брату – сделал шаг навстречу. Он сообщение увидел, но никак не отреагировал. В этом году ему исполнилось 60 лет. Жена разделяет его взгляды. Возможно, это от нее и идет, она родом из-под Тамбова, этническая русская. Хотя думаю, что все же дело не в ней. Она всегда казалась вполне нормальным человеком, хотя, как оказывается, среди русских таких нет.

– Поддерживаете ли связь с первой женой, которая живет в российском Белгороде?

– В первую неделю большой войны она позвонила мне с какого-то неизвестного номера, спросила, как я. С иронией ответил: "Ты же выходишь на антивоенные митинги?" Она отрезала: "Ты мне сейчас политинформацию будешь читать?" На этом закончился звонок.

Помню, когда мы разговаривали раньше (она приезжала на похороны мамы), общение было таким: пока вспоминали молодость, все нормально – могли говорить о нашем прошлом, о маме, которая ее любила. Но, как только касались настоящего, она превращалась в ретранслятор РТР. Сразу раздавались заготовленные штампы: "федерализация", "бомбили Донбасс"... Человек просто исчезал за ширмой пропаганды. Поэтому я рад, что когда-то интуитивно понял: эти отношения нужно завершать и не иметь ничего общего с россиянами – особенно в личных вещах, таких как семья. Мы прожили вместе около восьми лет, а потом пришло осознание, что дальше не по пути. Хотя помню, мама после нашего развода даже пыталась убедить меня, что стоит продолжать жить вместе, но решение уже принял окончательно.

– Общаетесь ли с приемной дочерью от первого брака?

– Нет. Это не мой ребенок, хотя некоторое время она носила мою фамилию. Сейчас у нее уже другая фамилия и отчество, она уже взрослая. Мои родные знали, что она не моя дочь. Жена тогда попросила оформить ее на меня, и я согласился, чтобы помочь, – это была скорее формальность. Она тогда была нормальным человеком, но, как я убедился, жизнь в России никого лучше не делает.

– Как и другие популярные украинские группы, вы имели в свое время выступления в России. Как вспоминаете те времена?

– Конечно, чувствовалось, что украинцы и россияне – не братья. Мы много ездили на фестивали, давали сольные и клубные концерты, корпоративы. Всего хватало. Но с каждым последующим приездом все больше хотелось побыстрее оттуда уехать. Атмосфера была тяжелая. И не только в отношении к другим – они и между собой жили в постоянной ненависти. Бывали и приятные моменты, но глобально – это всегда был прессинг: паспортные контроли, милицейские облавы, обязательные регистрации. Постоянный дискомфорт.

Даже в кругу знакомых: сидишь за столом, говоришь на русском – все нормально. Но стоило услышать украинский, перейти на него, как сразу менялись лица. Я помню ситуацию: мы выехали на охоту за Костромой с друзьями, сидим за столом – зазвонил телефон, и я несколько минут говорил на украинском. Положил трубку – вижу, уже смотрят на меня по-другому. Эти фразы "говори на русском или умри", которые были написаны на стенах Бучи, – не случайность. С ними вырастают, их культивируют, в них этим дышит общество. Это то великодержавное жлобство, которое всегда было ощутимо.

Вот недавно вспоминали: в российском Сочи и нашей Ялте организовали рок-фестиваль "Рупор", который расшифровывался как "Россия – Украина: помним о родстве". Так случилось, что на российской стороне фестиваль проходил в день Скниловской трагедии – когда под Львовом во время авиашоу упал самолет и погибли десятки людей. Мы хотели сказать об этом со сцены, но нам запретили. Вот вам и "помним о родстве". Мы все равно нашли способ вспомнить о трагедии между песнями. После этого нас там, мягко говоря, сильно невзлюбили.

Мне казалось, что всегда чувствовалось, что мы разные, и любая попытка подчеркнуть это отличие их раздражала. Помню: 2013 год, в Киеве снималось телешоу "Как две капли". Как раз начался Майдан. И вот продюсер с российской стороны (их постоянно приглашали к работе сюда), проходя мимо меня, выдал с ухмылкой: "Ну что, эти еще стоят на Майдане?" Я резко ответил: "Ты не понял: это не они стоят – это мы стоим там сейчас". В результате занял последнее место в шоу. Россияне приходили сюда исключительно для продвижения своих нарративов. Чтобы пробить украинскую песню для выступления, приходилось буквально "бодаться" с продюсерами. Вспоминаю еще одно шоу – "Народная звезда" в 2010 году: за десять эфиров мне удалось завоевать только одну украиноязычную песню, и то "Океан Эльзы". Все остальные – категорическое "нет". У них всегда была сознательная ставка на российский контент – вот такая была настоящая цель сотрудничества.

– В интервью нашему изданию Семен Горов, режиссер телепроекта "Звезда+Звезда", где российские исполнители выступали в паре с украинскими, рассказывал, что даже подрался на съемочной площадке с актером Алексеем Паниным, потому что тот "чувствовал себя имперцем, который может вести себя как угодно".

– Панин, на мой взгляд, – вообще самый яркий пример той мрази, которая олицетворяет истинную сущность россиян. У меня тоже с ним была "заруба" на каком-то телешоу, кажется, на "Интере". Он вел себя просто отвратительно, и я прямо сказал об этом. В перерыве подскочил ко мне, начал "выяснять отношения". Вместе с Джигурдой. Мол, как смеешь такое говорить. А я ответил: "Если ты мразь, то почему не могу этого сказать?" Почему-то обиделись (смеется).

Зачем соглашался участвовать в подобных шоу? Потому что платили. Иногда приходится делать то, чего на самом деле не хочешь, просто потому, что нужны деньги. Единственное, от чего мы всегда категорически отказывались, – это включать в свой репертуар русскоязычные песни. Хотя таких предложений было немало. Помню, одна из крупнейших музыкальных компаний России RealMusic предлагала ТНМК контракт: они оплачивают новый альбом, но вся программа должна быть на русском. Мы отказались. Деньги важны – но это не пункт номер один. Делать треки на русском, чтобы тебя услышали где-то в Самаре, – нет, такое не про нас.

– В следующем году у ТНМК юбилей – 30 лет на сцене. Были ли за это время моменты, когда казалось, что группа до солидных рубежей не доживет?

– Конечно, случалось всякое – можем и поссориться, и подраться (смеется). Но мы все понимаем: то, что делаем вместе, важно для каждого из нас. Эмоции эмоциями, а дело – это дело. Будем ли праздновать дату? Откровенно говоря, мы об этом не думали. Сейчас такое время, были бы живы – и это уже самый большой праздник.

– Как относитесь к коллегам, которые годами пели в России, даже жили там, а вернулись домой только после полномасштабного вторжения?

– Слушай, каждый живет свою жизнь, и я не берусь судить. Если артисты сегодня делают вклад в развитие украинской культуры – я их поддержу, независимо от того, что было раньше. Но если возвращаются в Украину и при этом продолжают работать в пользу культуры врага, – это совсем другая история. Потому что те, кто до сих пор поет на русском и продвигает российский контент, – мы с такими не соратники, потому что смотрим в разные стороны.

– Не кажется ли вам странным, что Андрей Данилко, оставаясь одним из самых известных украинских артистов, заявил: переводить старые хиты Верки Сердючки на украинский не будет, потому что, мол, не получится качественного материала?

– Ой, да все возможно – надо только захотеть. Мне никогда не нравились эти отговорки: трудно переводить. Конечно, музыка языка другая, но главное же – желание. А это просто нежелание трансформироваться. Не знаю, возможно, он воспринимает это как наступление на свое эго. Но на самом деле ничего страшного не произойдет. Я помню, у меня был спор с Поляковой, когда пытался убедить ее в целесообразности перевода песен на украинский, а она возмущалась: "Я что, должна все петь на украинском?" Это было давно. Говорю: "Ну пусть не все, но хотя бы начни". А теперь смотрю на афиши – сто процентов материала на украинском языке. Все перевела – молодец. Если бы еще десять лет назад начала, была бы еще большим молодцом. А Данилко упирается. Но это даже не он, это полтавский жлоб в нем упирается.

– Как вы думаете, почему Таисия Повалий и Ани Лорак решили остаться в России, несмотря на войну против Украины?

– Ну, по Повалий – мне кажется, что последнее слово там было за ее мужем Лихутой. А Каролина – ну что ж... Я не буду в нее кидаться грязью. Ну так она чувствует мир – жаль, но что же делать, не родишь же её заново.

– Летом 2022 года вы заявили, что шокированы пророссийскими высказываниями телеведущей Снежаны Егоровой, и даже сказали, что "Снежа сошла с ума". Вы были друзьями?

– Мы какое-то время очень хорошо дружили и много общались. Тогда она была замужем за Семеном Горовым. Я частенько к ним на чаек домой заходил. Тогда она казалась вполне здравомыслящей. Но, зная ее экзальтированную натуру, мне кажется, что нынешнее поведение – это в определенной степени реакция на обстоятельства. Ее второй муж Антин Мухарский, с которым тоже развелась, жестко ушел в национализм. А Снежана в своем стиле просто в пику Антину делает прямо противоположное. И чем кринжовее это выглядит, тем, наверное, ей кажется, эффективнее. Искренна ли она в этих заявлениях? Зная ее, можно сказать так: хорошие актеры иногда настолько искусно заигрываются, что трудно понять, где правда, а где игра. Мое впечатление: это театральная постановка.

– Почему София Ротару, которую вы знаете лично, мало говорит публично о войне?

– Мы давно уже не общались, и, наверное, с начала полномасштабного вторжения наши пути не пересекались. Насколько я понимаю, там есть свои нюансы. Возможно, она осторожна из-за того, что имеет немало активов на оккупированных территориях. И эти вопросы пока не решены. Уже во время войны я виделся с ее сыном Русланом – мы оба байкеры. Как-то на Рождество пересекались у общих друзей.

– Как вспоминаете Нину Матвиенко, с которой имели дуэтную песню "Мила" и дружили?

– Добрым словом.

– Певец Влад Дарвин на прощании с ней рассказывал, что как-то подвозил ее домой и настолько увлекся разговором, что еще час сидели в авто возле дома.

– Да, и у меня такое было. Мы много общались, ездили друг к другу в гости, еще даже в те времена, когда Тоня была в первом браке. С Ниной Митрофановной начали ближе дружить после нашего дуэта – это было уже много лет назад. Она тогда постоянно говорила о Тоне: "Прислушайся, обрати внимание на ее голос – он такой же, как у меня, не отличишь". И, в принципе, где-то оно так и есть. У Нины Матвиенко были довольно жесткие взгляды на настоящее. Но как человек она была чрезвычайно доброй.

– Во время войны появилось очень много талантливой молодежи, но в то же время кое-где присутствует контент, который вызывает сомнение относительно вкуса исполнителей. Что думаете об этом?

– Вкус – это очень противоречивая тема. Поэтому пусть все будет: и кринж, и шароварщина, и примитивная, пластмассовая попса, и изящная музыка. Все это имеет право на жизнь. И в каждой нише – свой яркий исполнитель. Главное, чтобы это было свое. Думаете, у французов нет кринжевых музыкантов? Это тоже своеобразное право на свободу. И одна из причин, почему происходит война: россияне себе таких вольностей позволить не могут и стремятся возразить другим.

– В начале полномасштабной войны ваш сын Никита с мамой (журналистка Анастасия Будкина встречалась с Олегом Михайлютой, но они не поженились. – Ред.) нашли временное пристанище за границей. Повлияла ли вынужденная разлука на ваши отношения?

– Он сейчас в подростковом возрасте – быстро меняется, взрослеет. Кстати, завтра ему уже исполнится пятнадцать. У нас прекрасные отношения: и на расстоянии, и когда мы рядом. Я не воспитываю его "по учебникам", просто стараюсь быть на одной волне, говорить на одном языке, зеркалить его так же, как он меня (улыбается). Конечно, бывают и непростые моменты. Иногда его мама звонит, жалуется: "Не могу больше, забери его к себе и живи с ним". Я очень люблю и уважаю Настю, она замечательный человек, поэтому всегда стараюсь помочь. Звоню Никитосу: "Я с радостью заберу тебя сейчас, буду счастлив пожить с тобой. Но что же ты делаешь такого, что мама вынуждена мне звонить и просить помощи?" Он сразу все понимает, идет к маме, извиняется. Потому что осознает: лучше наладить отношения с мамой, которая рядом, чем потом с папой на расстоянии. Иногда забираю его на какой-то период – мы вместе отправляемся куда-то, ведь я постоянно в дороге: концерты, гастроли.

– Он гордится тем, что вы его папа? Вот, например, Оля Полякова недавно рассказывала, что ее младшая дочь-подросток даже отписалась от нее в соцсетях – так непросто происходит процесс сепарации от мамы.

– Ну, это, видимо, у него самого надо спрашивать. Но мне кажется, что ему приятно, что у нас нормальные, доверительные отношения. И что именно я – его отец. Недавно позвонил: "У нас в классе будет выпускной, все хотят играть в пейнтбол. Пойдешь с нами?" Я с радостью согласился – как раз был в Киеве, имел свободный день. Подъезжаем на ВДНХ, спрашиваю: "Слушай, я вот согласился, а еще кто-то из родителей?" А он спокойно так: "Нет, только ты один". Я засмеялся: "Вот ты меня подставил, Никитос!" Но все получилось замечательно. Познакомился с родителями одноклассников – прекрасные люди. Все съехались на пикник: кто-то бограч варил, кто-то мясо жарил, кто-то лаваши крутил. Кто с мангалом приехал, кто с печкой. А я – пострелять (смеется). Разговариваю с одним из родителей, говорю: "Я записался на игру, Никитос пригласил". А он: "Да там же бегать надо, а колени уже не те". Но прошло минут десять – подходит: "Я тоже записался. Пошли – побегаем". Выпуск получился замечательный: мы набегались, настрелялись, наигрались в игры и хорошо познакомились друг с другом.

– В одном из интервью ваша возлюбленная, режиссер и писательница Ольга Навроцкая, призналась, что искренне восхищается тем, как вам удается жить как бы две жизни: одна – с ней, а другая – принимая активное участие в жизни семьи сына. Вы поддерживаете теплые отношения с Настей, ездите на дни рождения к ее родственникам. Как вам это удалось?

– Ну, не знаю. Я просто стараюсь принимать мир таким, какой он есть. Если мы с Настей когда-то разошлись, то не сделали это в ненависти. Мы старались, чтобы у Никитоса остались нормальные, любящие родители. Я очень хорошо отношусь к Насте, поддерживаю ее, надеюсь, что и она меня тоже. Общаюсь с ее семьей – с родителями, бабушками-прабабушками. Помню, как раньше мы часто ездили к ним в Сумскую область. Еще до полномасштабной войны я отвозил сына туда на все лето. Чудесные места, дедушка с бабушкой – просто душа.

– Тогда Олю спросили, считает ли она, что вы – любовь всей ее жизни. Она ответила: "Да". А как это понять?

– Это, честно говоря, трудно объяснить. Как вообще понять, что именно этот человек – твоя любовь? Я даже не знаю, как правильно сформулировать словами. Мне сложно описать это, потому что такие вещи больше об ощущениях, чем о логике.

– Сейчас Ольга Навроцкая вместе с Аланом Бадоевым работают над масштабным замыслом, который она вынашивала много лет. Создают фэнтези-вселенную о силе украинских корней под названием "Хроники силы". В ней будут комиксы, анимационные и художественные сериалы, книги и компьютерные игры. Вы тоже задействованы в этой работе.

– Да, я озвучиваю главного героя – Хорта. И пишу музыку для проекта по просьбе Оли, а Макс Барских – Алана Бадоева. Я очень верю в этот проект. Помню, как Оля сказала: "Мы с Аланом хотим с тобой встретиться. Просто несколько часов пообщаться, будем тебя вдохновлять". И так и произошло: мы встретились втроем, они по очереди рассказали, как видят этот мир, каким он должен быть. Собственно, я слышал об этой идее от Оли уже давно. А потом и у Алана появились свои замыслы – они решили совместить их. И делают это мощно. Я уверен, что все удастся, потому что движутся в правильном направлении.

Мне кажется, это очень важно. Если мы говорим об Украине как отдельной нации, которая борется и воюет за свое будущее, то эта борьба должна идти по всем направлениям. На поле боя – это самое главное. Но и в культурном смысле тоже нужна "война" – за качество, за содержание, за идеи. И именно на этом построен проект "Хроники силы": на украинских смыслах, которые наш враг упорно пытается обнулить и навязать миру свою ложь. А мы отталкиваемся от того, что было и что есть на самом деле. И прекрасно, что, когда начинаешь этим заниматься, понимаешь, что ты не один, что очень много людей делали это до тебя, параллельно с тобой и будут делать после.

– Дублирование фильмов – это для вас заработок или скорее приятное хобби? Ведь многие актеры признаются, что платят там немного.

– Я дублирую нечасто – обычно меня приглашают на какие-то конкретные роли. Но мне это очень нравится. Так сложилось, что именно я озвучил главного героя в первой голливудской картине, которую дублировали на украинский язык. Это были вторые "Пираты Карибского моря". Первую часть еще показывали на русском. Тогда мы наслушались скепсиса: мол, "это не пойдет", "зачем начинать". Но я всегда повторяю выражение: "А нам свое делать". И еще часто говорю фразу, которую уже давно хочу напечатать на футболке: "Никогда не останавливайся, потому что даже бешеная собака не может обос*ать движущийся поезд". Так и произошло: сначала все говорили, что не стоит, а через месяц-два, полгода – подобные разговоры исчезли. Люди начали привыкать, подсознательно впитывать украинский на слух и возвращаться к своим корням.

– Вы больше сторонник мягкой украинизации или считаете, что этот процесс должен быть жестче и быстрее?

– Раньше я был за мягкую украинизацию, но полномасштабное вторжение изменило все. Я понял, что, если продолжать заниматься только мягкой украинизацией, можно не успеть, потому что "ноль" приближается быстрее, чем люди осознают, что надо отказываться от всего русского. Споры в сети по этому поводу меня очень раздражают. Как еще доказать, что все российское разрушает? Что еще надо объяснить, чтобы люди поняли? Переезжают в какие-то другие страны – учат язык, а внутри малороссы упираются. Я по-другому их назвать не могу. Считаю, что надо действовать жестче: вводить экзамен на знание украинского языка и культуры и предоставлять право голоса только тем, кто его сдаст.

– Вы следите за встречами политиков, посвященными войне России против Украины?

– А что за ними следить? Пока существует Москва в том виде, в котором она есть, – покоя миру не будет, и нам тоже. Кто бы с кем ни встречался и о чем бы ни договаривался – россияне всегда будут ненавидеть весь мир, а больше всего – нас, потому что мы рядом. Они и в дальнейшем будут хотеть нас уничтожить, а мы – жить. Поэтому вместо чрезмерных ожиданий от политических переговоров надо делать свое дело: поддерживать "ноль", донатить и создавать качественный украинский контент.

Также читайте на OBOZ.UA интервью с рэпером Yarmak – о русском языке, службе в ВСУ и кумире, которого встретил на фронте.

Только проверенная информация у нас в Telegram-канале OBOZ.UA и Viber. Не ведитесь на фейки!