Россиян на Донбассе ненавидят, а вот Путина уважают – Асеев

Запад устал от войны в Украине. Европа готова аплодировать, готова сочувствовать, но не готова решать наш вопрос и ввязываться в борьбу с Россией на все 100%. Она бы уже завершила этот конфликт в ту или иную сторону, но с минимальными политическими и экономическими потерями для себя – сказал в интервью OBOZREVATEL бывший пленный "ДНР", журналист и публицист Станислав Асеев.

В первой части интервью читайте, почему Украина проиграла войну на Донбассе, а Россия должна забрать донбасских террористов на свою территорию, чтобы сами россияне убедились на своей шкуре, кого на самом деле они там вырастили.

– Как в "ДНР" относятся к самому Путину, кем они его считают?

– Касательно Путина – это, наверное, какой-то вид гипноза. Его политику считают правильной, а его самого – великим человеком и одним из сильнейших лидеров планеты. Отношение к нему не меняется, независимо от происходящего.

А вот к россиянам в изоляторе относились более жестоко, чем к нам. Их ненавидят. У местных боевиков на них большая обида, особенно у тех, кто служит в ССО и МГБ. Люди из этих структур – военные преступники. Они невыездные, замкнуты в этой системе. Часто даже боятся выходить за пределы изоляционного завода. То количество людей, которых они пытали, зашкаливает. Им этого никогда не простят. В то же время Россия не делает никаких шагов в сторону того, чтобы забрать их к себе, как полноценных граждан. И если в изолятор попадают обычные россияне – на них срывают особую злость.

– А к Зеленскому как относятся? Когда он победил на выборах, какая была реакция у террористов?

– С администрацией подвалов я не общался. А вот сокамерники, кто воевал за эту "республику", отнеслись иронично. Мол, теперь у вас в стране президент комик и если раньше была комедия, то теперь совсем смешно будет.

Люди с проукраинской позицией наоборот поддерживали Зеленского. Не помню ни одного, кто бы поддержал Порошенко в нашей камере, но во многом это связано с обменом. При Порошенко ведь ничего не происходило. Путин прямо говорил, что мы не будем ничего решать с этой администрацией. Люди надеялись, что новый президент сможет их освободить, поэтому у Зеленского была большая поддержка среди нас.

– На Донбассе много проукраинских патриотов, которые ждут возвращения Украины?

– Они в меньшинстве, это безусловно. Наверное, их не больше трети. Это связано в том числе и с катастрофической гуманитарной ситуацией, и политикой, которая там проводится. Плюс много кто потерял близких на этой войне, и это тоже сильно влияет.

– Сколько украинцев содержится в подвалах "Л/ДНР"?

– Когда меня увозили из изоляции, там находилось около 30 человек. Не все собирались на обмен. Часть - это боевики, так называемое ополчение, причем там очень много женщин. Из 30 человек их около 20. Еще около сотни находилось в СИЗО, в 50-й и 32-й колониях. Смело можно говорить, что только в одной "ДНР" содержится около 200 человек, все ждут освобождения. Есть еще и другие места содержания – "избушка", это бывшая СБУ, подвалы на Шевченко 26, гауптвахта, заброшенные заводы. Везде содержатся люди и непонятно, в каком количестве и составе. Это я только описываю Донецк. А есть еще Горловка, Макеевка и "ЛНР". Цифры, озвученные Офисом президента (300 человек на две "республики"), сильно занижены. Реальная картина намного хуже.

– Все пленные проходят через жестокие пытки?

– 99%. В Донецке через пытки проходят 95 из 100 человек. И тут еще надо поискать тех пятерых людей, которых не пытали, а просто били. Это должен быть или совсем пожилой человек или человек с улицы, что называется. Молодые парни, мужчины 30-40 лет - никто даже не разбирается. Самое постоянное, что происходит, это электрические провода на разные части тела. Это критическая ситуация, а не просто слова. Когда я выступал на Мюнхенской конференции по безопасности, я говорил, что в этот момент кого-то там на Донбассе пытают. Это была не просто лирическая фраза или поэтика – это реальность.

В Донецке каждый день кого-то сажают в подвалы и жестоко пытают, в том числе и женщин. С этой ситуацией нужно что-то делать. Сам по себе обмен пленными – крайне важный момент, но он не решает самой проблемы. Мы можем поменять 200 человек, а они через неделю наберут 400. Что с этим делать и как решить проблему жестокого обращения с людьми в Донецке?

– Вы упомянули о женщинах, а их, наверное, еще и насилуют.

– К сожалению, да. Сексуальное насилие имеет место быть не только в отношении женщин, но и мужчин тоже. Могу говорить об изоляции, где такое было. В этом плане там сейчас ситуация немного изменилась: в изоляции устроили настоящий бордель. Наловили молодых девчонок по 20-30 лет, которых по воскресеньям возят в сауны и катают на БТРах. Изоляция – это отдельная история. Не могу обо всем говорить открыто, во-первых, потому что это женщины, которых, вероятно, будут менять. А во-вторых, у меня там семья, и в каких-то моментах я очень ограничен.

Представить, что там происходит, рядовому обывателю сложно. Когда начинаешь рассказывать в частной беседе – происходит какой-то разрыв шаблонов, как такое может быть в центре Донецка.

– Вы уже адаптировались после плена, где пробыли 2,5 года?

– Уже намного легче с психологической точки зрения. Я еще не до конца адаптировался, есть ряд психологических проблем, нарушение сна. Я 32 месяца спал при свете, нам было запрещено выключать его и сейчас эти моменты меня очень сильно напрягают. В любом случае мне уже намного лучше, чем в первую неделю, когда я был просто в шоке от того, что я вижу девятиэтажки или просто высотное здание.

– А когда в Европе бываете… Например, недавно только были в плену, в подвалах, а тут стоите рядом с европейскими лидерами. Как это уживается в сознании?

– В плену я долгое время вообще не видел домов и жилых построек. В эту контору МГБ туда и назад возят с мешком на голове. Ничего не видишь. В СИЗО было только одно небольшое окошко на прогулочном дворике, где можно было увидеть краешек каких-то девятиэтажек в Донецке. А тут через месяц плена я вижу архитектуру Праги и Мюнхена… Даже для меня, человека с гуманитарным и философским образованием, очень сложно уложить в сознании, как такое может быть. Мне постоянно кажется, что ты либо всю жизнь должен в этом Мюнхене прожить и не попадать ни в какие подвалы, либо умереть в этом подвале и не видеть никакого Мюнхена. А когда из одного в другое переходишь – психологически очень тяжело справиться.

Я уже не говорю о встречах со всеми этими лидерами, но да, я стараюсь справляться. Есть и личные моменты, в которых мне помогает мое окружение и близкие люди.

– Кто вам помог наладить быт, устроиться немного? Государство помогло с жильем?

– Когда мы в Офисе президента встречались с Зеленским, он спросил, есть ли мне где жить. Я сказал, что по большому счету нет, квартиру снимают друзья, он сказал, что в течение месяца мы решим этот вопрос. Ну как бы месяц прошел, ничего не решилось, никакой коммуникации с Офисом президента нет. Я не знаю, может, они в будущем вспомнят и каким-то образом решат этот вопрос.

Что касается социальной помощи, то несколько первых дней после плена я провел в Феофании, там мне провели обследование. Со стороны государства помогли сделать зубы, Кабмин выплатил по сто тысяч гривен. На таком уровне проблемы как-то решаются, но опять же, если бы не поддержка друзей и того же Радио "Свобода", которое мне оплатило 2 месяца квартиры, было бы тяжелее в разы. Вопрос с жильем первоочередный не только для меня, но и для всех, кто лишился всего на той территории и приехал в Украину с одной сумкой вещей. Людям нужно где-то жить и вопросы нужно решать. Повторюсь, если бы не мои друзья и окружение, на государство рассчитывать пока бы не приходилось.

– Эту тему нужно обязательно поднимать, это очень важно.

– Понимаете, она очень скользкая и неприятная потому что, как только начинаешь говорить о таких практичных моментах вслух, сразу начинаются какие-то политические моменты. Посмотрел, как это происходило с Сенцовым и другими ребятами, которых освободили из плена в России. Не хотелось бы ввязаться в такую же ситуацию. Я вообще надеялся, что этот вопрос решится по-тихому, сделают и все. Но, к сожалению, у меня, видимо, до сих пор есть какие-то иллюзии относительно наших политиков. Ничего пока не происходит.

Пока что я жду и мне хотя бы есть, где жить, есть друзья, которые могут помочь. Но хотелось бы, чтобы государство обращало внимание не только на человека, на которого направлено 20 телекамер, потому что он журналист, а на тех, о которых никто не знает, и они живут в каких-то общежитиях, не понимая, что им делать дальше.

– Кстати, один из освобожденных украинцев в рамках большего обмена говорил, что заплатил за свое освобождение 25 тысяч долларов. Много таких?

– Мне неизвестно ни об одном таком случае из того окружения, кто находился со мной в плену. Есть и другая тема. На свободу вышли люди, которые имели отношение даже к военным преступлениям в изоляции. Они сотрудничали с администрацией, избивали других заключенных, в том числе и меня. Глубоко сомневаюсь, что их просто так включили в списки, какую-то часть вопроса они проплатили.

Опять же это мои догадки, и я не могу получить какую-то часть адекватных комментариев ни от кого, потому что темой освобождения занимаются все. Это и Офис президента, и омбудсмены, и СБУ, и прокуратура, которая тоже ведет какие-то списки. Когда начинаешь задавать вопросы, почему эти люди попадают на свободу, а наши парни из ВСУ продолжают сидеть, все разводят руками и говорят, что бог его знает, это же не мы отвечаем за этот вопрос.

Поэтому я могу только предположить, что такие люди могли и проплатить свое освобождение, но каких-то конкретных случаев назвать не могу. Мне они неизвестны.

– Недавно вы были на нескольких конференциях в Европе. Есть ощущение, что Запад до сих пор заинтересован в решении конфликта в Украине?

– Абсолютно незаинтересован. У меня такое впечатление сложилось еще с парламентской ассамблеи из Страсбурга, потом с конференции в Мюнхене, и оно подтвердилось. Мы летели из Мюнхена с Ириной Геращенко, и она мне сказала, что Европа готова аплодировать, готова сочувствовать, но не готова решать наш вопрос. Она не готова помогать и ввязываться в борьбу с той же Россией на все 100%. Те же наши друзья, которые понимают, что происходит, а не скажем так, та часть российского политикума, которая сейчас выбирает российские деньги в той самой Ассамблее Европы, а не другие ценности. Поэтому ментально, идеологически они нас поддерживают, но это политический шлейф.

Когда-то этот камень толкнули, и он катится по инерции, они говорят, что такого быть не должно, но эти голоса все тише и тише. Боюсь, в какой-то момент они вообще затихнут и исчезнут. На сегодня ситуация складывается явно не в нашу пользу, и в первую очередь это в Германии и во Франции.

– То есть они бы с удовольствием нас слили?

– Ну слили бы или нет, но точно бы завершили этот конфликт в ту или иную сторону, но с минимальными политическими и экономическими потерями. В первую очередь, наверное, политические, чтобы не потерять лицо после шести лет поддержки. Они там очень от нас устали на самом деле, и нужно же еще понимать, как они смотрят на нашу страну.

Тот же господин Фукуяма прямо сказал, что Украина – это парадигма коррупции. И помогать людям, которых они считают основателями коррупционной системы, чуть не мировой… Не, они, конечно, понимают, что если приехал Сенцов, Асеев, ребята, которые вроде бы пока не замешаны в этих процессах. Но с другой стороны, они и не влияют ни на что. А те, которые влияют, те постоянно крадут. Убедить их, что нужно ввязаться полностью, со всей отдачей в борьбу с РФ, чрезвычайно сложно.

– В первой части интервью вы рассказали о российских военных на Донбассе. А сколько их там вообще?

– Это не совсем военные. Я говорю о службе безопасности, которая представлена в "МГБ ДНР". Эта линия представлена россиянами с поста замминистра МГБ и выше. Что касается армейского корпуса, россияне там представлены на уровне ротных, батальонов, бригад. Вот есть ротный, он местный, есть командиры батальона, бригады, а все их советники - это россияне, причем все с Дальнего Востока. У них даже соответствующие позывные - кореец, китаец. Об этом рассказывали те, с кем я сидел в плену. После пыток они особенно откровенно обо всем говорят, ничего не скрывают.

Что касается кадровых военных, они находятся в составе двух батальонов "ДНР". Там уже никто не держит таких бригад, как в 2014 г., в этом нет никакого смысла. Они там просто дислоцированы, чтобы закрыть возможный прорыв ВСУ, пока не прибудут основные части со стороны РФ. Их просто держат как резерв.

– Все это ополчение готово прорываться дальше?

– Нет, они не готовы, у них нет никаких сил для этого. Более того, та ситуация, которая сейчас сложилась на фронте, это уровень горизонтальный. Даже не на уровне Донецка, а местных руководящих звеньев. Не думаю, что приказ на недавнюю провокацию в Золотом отдавал лично Путин или кто-то из его окружения. На сегодняшний день политическая ситуация в нашей стране не такая, чтобы обострять ситуацию. Зеленский постоянно говорит о какой-то мирной риторике, выборах, "нормандской встрече". Так что РФ нет никакого смысла усугублять ситуацию. Думаю, это просто местная ситуация.

– А почему Россия с Дальнего Востока посылает своих военных на Донбасс?

– На самом деле люди, которые занимают вертикаль в армейском корпусе. Как правило, это штрафники. То есть те, кто проштрафились в РФ, их отправляют в ссылку на Донбасс. При этом им обещают социальные гарантии и квартиры на Дальнем Востоке.