Шведский стол

Рассказывают такой анекдот. Входит человек в гостиницу, видит стол, ломящийся от яств, но стульев почему-то нет. Посетитель оглядывается, берет стул, стоящий у пустого столика, придвигает его к тому, что уставлен едой, и начинает пировать. "Что вы делаете? -- подбегает к нему мэтр. -- Это ведь шведский стол!" -- "Вот шведы придут, я встану".

Людей, не знакомых со "шведским столом", в наши дни трудно себе представить. Смысл гениального, не побоюсь этого слова, изобретения шведов состоит в том, что за определенную и весьма умеренную цену (для постояльцев гостиниц или пассажиров круизных судов она входит в общую оплату) вам предлагается настоящая скатерть-самобранка: брать еды можно сколько угодно.

Владельцы гостиничных комплексов и прочих присутственных мест, где есть "шведские столы", не терпят убытков, а, напротив, имеют стабильный доход. Вроде бы странно: ведь общая стоимость блюд, которые могут съесть посетители, значительно превосходит условную сумму, входящую в зачет. Но все дело в том, что возможности едоков, даже самых прожорливых, ограничены. Чисто физиологически. Человек не может съесть больше, чем вмещает желудок. Все, что сверх, будет отторгнуто.

Сегодня это очевидно всем, и потому "шведский стол" — без преувеличения — завоевал планету. Однако, наверное, не случайно, что возник он именно в Швеции. Он тесно связан с общей культурой поведения, отличающей жителей этой страны, включая культуру приема пищи. Об этом, как и о многих других занимательных вещах, идет речь в книге "Шведы и русские: образ соседа", принадлежащей перу Ольги Чернышевой. Доктор исторических наук, сотрудник Института всеобщей истории РАН, она является автором более ста работ по различным проблемам истории Швеции, как и других скандинавских стран. Большинство ее работ, хорошо известных специалистам, носит строго научный характер. А новое сочинение, которому еще предстоит занять свое место на прилавках книжных магазинов, стало первым опытом в популярном жанре.

— В какой-то момент, — сказала Ольга Васильевна, — я подумала, что интересно было бы написать именно такую книгу, доступную и интересную всем, — о том, как русские и шведы смотрят друг на друга. А то все научные трактаты, монографии, доклады... Честно говоря, чуть поднадоело. Захотелось простым, обычным языком рассказать об обычной жизни. Тем более, что Россия и Швеция — страны-соседи, связанные многочисленными узами, которые уходят корнями вглубь веков. Обоюдный интерес у шведов и русских существовал всегда и сохраняется в наши дни. Надеюсь, что моя книга, охватывающая хронологически XIX — начало XX столетий, может помочь пониманию характера наших соседей и в чем-то окажется поучительной для нынешней России.

Если вернуться к предмету нашего разговора — "шведскому столу", то одним из первых наших соотечественников, представивших его вниманию русского читателя, был К.Скальковский. В изданных в 1880 году в Санкт-Петербурге заметках "Путевые впечатления. У скандинавов и фламандцев" он так описывал это заморское чудо: "Каждый требует того и другого, горничные едва успевают откупоривать бутылки. Никакого учета потребляемого тут нет; на столе лежит книга, к ней на розовой ленточке привязан карандаш и каждый сам обязан вписать, что он съел и выпил, в книгу. При отъезде он так же сам сводит итог своего счета. Понятно, что все ошибки остаются на совести пассажира, но шведы предпочитают лучше потерять что-нибудь, нежели подвергать путешественника унизительному контролю".

Нельзя не заметить, что с тех пор, как писались процитированные строки, модель "шведского стола" была усовершенствована и упрощена, но его благородный дух сохранился.

Спустя почти треть века публицист и ученый С.Меч тоже по достоинству оценил "шведский стол", с которым он познакомился в железнодорожном буфете: "Вы входите в буфет — прислуги никакой. Буфетчик или буфетчица не обращают на вас никакого внимания. На столе стоят кушанья, стоят тарелки и лежат вилки, ножи и ложки. Вы сами берете себе чего хотите — все равно обед стоит 2 франка. Когда Вы насытитесь, Вы отдаете 2 франка и уходите".

Особенно живописную картину запечатлел замечательный писатель Александр Куприн, лечившийся в 1909 году в Финляндии: "Длинный стол был уставлен горячими кушаньями и холодными закусками. Все это было необычайно чисто, аппетитно и нарядно. Тут была свежая лососина, жареная форель, холодный ростбиф, какая-то дичь, маленькие, очень вкусные биточки и тому подобное. Каждый подходил, выбирал, что ему нравилось, закусывал, сколько ему хотелось, затем подходил к буфету и по собственной доброй воле платил за ужин ровно одну марку тридцать семь копеек. Никакого надзора, никакого недоверия. Наши русские сердца, так глубоко привыкшие к паспорту, участку, принудительному попечению старшего дворника, ко всеобщему мошенничеству и подозрительности, были совершенно подавлены этой широкой взаимной верой".

Увы, эти идиллические впечатления несколько затуманились, когда писатель вернулся в вагон, где его случайные попутчики оживленно обсуждали новинку, с которой они только что познакомились.

"Когда мы возвратились в вагон, — пишет Куприн, — то нас ждала прелестная картина в истинно русском жанре. Дело в том, что с нами ехали два подрядчика по каменным работам. Всем известен этот тип кулака из Мещовского уезда, Калужской губернии: широкая лоснящаяся скуластая красная морда, рыжие волосы, вьющиеся из-под картуза, реденькая бороденка, плутоватый взгляд, набожность на пятиалтынный, горячий патриотизм, и презрение ко всему нерусскому — словом, хорошо знакомое истинно русское лицо.

Надо было послушать, как они издевались над бедными финнами. "Вот дурачье, так дурачье. Ведь этакие болваны, черт их знает! Да ведь я, ежели подсчитать, на три рубля на семь гривен съел у них, у подлецов... Эх, сволочь! Мало их бьют, сукиных сынов. Одно слово — чухонцы". А другой подхватил, давясь от смеха: "А я... нарочно стакан кокнул, а потом взял в рыбину и плюнул". — "Так их и надо сволочей!, — подхватил его визави. — Распустили анафем! Их надо во как держать!".

С гневом и презрением цитируя эти вульгарные высказывания, автор "Гранатового браслета" тем не менее заключает: "И тем более приятно подтвердить, что в этой милой, широкой, полусвободной стране (имеется в виду Финляндия. — Прим. ред.), уже начинают понимать, что не вся Россия состоит из подрядчиков Мещовского уезда, Калужской губернии".

Пусть читателя не смущает упоминание Финляндии. Будучи до начала XIX столетия "под Швецией", эта страна впитала в себя многие шведские традиции, в том числе и традиции "шведского стола".

Могу подтвердить, что традиции эти сохранились и в современной Швеции, как, впрочем, и в Финляндии, и в Норвегии. К чести наших соотечественников, мне не приходилось видеть за рубежом таких, которые бросались бы к столу сломя голову, наполняя тарелки всем подряд без разбору. Видимо, общая атмосфера добропорядочности, царящая в обеденном зале, оказывает благотворное влияние на всех, в нем находящихся. Разве откуда-то со стороны раздастся приглушенный возглас: "Вот красота-то!". Или удивленный ребенок воскликнет: "Папа, я могу все это брать?!". — "Да, сынок, можешь". — "И мороженое, и ананасы, и киви?!" — не сразу верит малыш...

Большое впечатление на русских людей производили и укоренившиеся в шведах честность и законопослушание, ставшие национальной чертой характера. Известный русский литератор Фаддей Булгарин, посетивший Швецию в конце 1830-х годов, писал: "Все путешественники согласны насчет шведской честности, добродушия и гостеприимства. О воровстве здесь вовсе не слышно. Этот гнусный порок омерзителен даже черни. Убийства чрезвычайно редки и случаются только в драках. Во всей Швеции путешественник совершенно безопасен, и нет примера, чтобы странник был убит или ограблен, невзирая на то, что, путешествуя по Швеции, должно проезжать леса, овраги и вообще места малонаселенные. Шведы крепки на слово и обманы между ними величайшая редкость".

А как обстоит дело в этом плане сейчас, в наши дни? К сожалению, столь же радужной картины при описании современной Швеции не получится. В эту, некогда абсолютно благовоспитанную и благоустроенную страну тоже просочились бациллы воровства, грубости, нередки — проявления насилия над личностью, случаются убийства. Быть может, это издержки открытости Швеции окружающему миру, который и "одарил" их этими пороками "цивилизации". И все же, даже с учетом этого, следует признать, что на фоне большинства других стран Швеция смотрится лучше.

Весьма актуальны и для современной России наблюдения поэта Василия Жуковского, посетившего Швецию в составе свиты наследника российского престола цесаревича Александра. Внимание поэта, глубоко интересовавшегося политикой и проблемами государственного строительства, привлекла, в частности, действующая в Швеции конституция. "Невыгоды здешней конституции, — писал Жуковский, — ... состоят в том, что исправления происходят слишком медленно ... Зато сия медлительность ... контрбалансируется твердостью порядка установленного. Невозможно минутной нужде жертвовать будущим государства".

Если взглянуть с нынешних позиций на то, что привлекло внимание поэта, то следует заметить, что и в современной Швеции любой конституционный закон, то есть закон, направленный на изменение конституции, считается утвержденным только после его вторичного принятия и риксдагом нового созыва.

"Любой закон в Швеции, — пишет хорошо знающая эту проблему Ольга Чернышева, — издавна принимается только после долгого и всестороннего обсуждения, обдумывания, просчета всех его последствий. Причем ведется это обсуждение не только в высшем законодательном органе страны, но и в печати, по телевидению, то есть с участием всего общества. Все это создает в народе доверие к закону, уверенность в том, что законом предусмотрено оптимальное решение любого вопроса. Именно закон сделал шведов честными, его нарушение вызывало наибольшее возмущение шведов во все времена... Это законодоверие и законопослушание являются, по сути дела, стержнем современного шведского общества".

Отсюда же проистекает и высокая политическая активность шведов, хорошо понимающих, что от их личной позиции зависит, как будут развиваться дела в государстве.

Весьма точно подметила эту особенность шведов еще почти полтора века назад Софья Ковалевская. Первая женщина-профессор математики Высшей технической школы Стокгольма, она внесла свой вклад в высокий уровень эмансипации, существующий в этой стране в наши дни. "Как все люди со счастливым прошлым, — писала Ковалевская, — шведы консервативны по самой природе своей. Всякое новое предложение встречается обыкновенно с некоторым предвзятым недоверием... Шведу труднее переменить свои взгляды, убедиться в несостоятельности однажды усвоенного миросозерцания, чем русским... Но однажды убедившись в необходимости изменения, шведы не останавливаются на полдороги, не успокаивают себя своей непричастностью к общему делу, но, наоборот, считают себя нравственно обязанными выразить на деле изменение в своих взглядах".

Немало интересных наблюдений и размышлений о природе шведского характера содержится и в путевых записках Евгения Маркова, путешествовавшего по Швеции в самом конце XIX века. Он отмечает не только честность шведов и почитание ими законов, но и пытается найти этому объяснение. "Везде встречаешь народ хорошо одетый, здоровый, красивый, исполненный чувства собственного достоинства... У здешнего народа прилична, впрочем, не одна наружность. У них все так законно и честно, что вы можете со спокойной совестью, безо всякой предварительной торговли, полагаться на то, что он возьмет с вас за свой труд".

Среди многих фактов и мыслей, содержащихся в книге, которую мы вместе перелистали, я бы выделил то, что считаю ключевым: именно Закон сделал шведов честными. Если мы, россияне, будем столь же скрупулезно подчиняться законам и жить по ним, то и нам не избежать хорошей жизни.