Реквием по европейской мечте
Текст переведен специально для сайта "Обозреватель". Оригинал на New York Times.
Атаки джихадистов, наводнение мигрантов, греческий долг, рост национализма: в Европейском Союзе беспокойство и разобщенность разрослись до уровней, не виданных с 1940 года.
Столкнувшись с этим, Европа оказалась парализована. В то же время многие не замечают самую большую опасность для европейской мечты: растущий раскол между Францией и Германией в мнениях о том, каким образом достичь безопасности и процветания.
Если Франция и Германия не смогут работать вместе, мечта о единой Европе развеется. В 1950-х понимание этого заставило канцлера Конрада Аденауэра и президента Шарля де Голля прийти к историческому взаимопониманию: франко-германское сотрудничество стало основой, на которой построилось возрождение Западной Европы. Франция восстанавливала политику, в то время как Западная Германия питала экономику.
Читайте: Что Украине нужно знать о НАТО, Люксембурге и своем месте в мире
Это казалось логичным. На еще тлеющем пепелище Второй мировой войны, эти две нации сравнимых масштабов в течение 30 лет сообща работали над созданием общего рынка, общеевропейской визовой политики и планами единой валюты.
Но в 1990-х воссоединение Германии разрушило баланс. Французское влияние слабло по мере того, как экономическая мощь Германии становилась неудержимой. Французы боролись с глобализацией, отказываясь обменивать социальные льготы на эффективность конкуренции. Так Германия стала основным голосом европейского рынка.
Появилась единая валюта, введенная немецкими банками. Но к 2005 году энтузиазм французских избирателей к потере все большей части суверенитета угас: на плебисците они остановили продвижение общей европейской конституции, задав темп всему союзу.
Потом финансовый крах 2008 года обнажил экономический разрыв и политические обиды между северной Европой, возглавленной Германией, и менее трудолюбивым югом.
Намного меньше обсуждался тот намного более опасный факт, что кризис высветил растущий разрыв во французско-немецких отношениях – в отношении к рабочей силе, политике социального обеспечения и дипломатии. В прошлом году терроризм и кризис беженцев также поставили это в фокус внимания.
Читайте: Надежда на возвращение
Теперь при встречах президент Франсуа Олланд и канцлер Ангела Меркель говорят о солидарности, но разными понятиями. Олланд заявляет, что Франция "в состоянии войны с ИГИЛ", в то время как немецкие лидеры говорят о "борьбе с терроризмом". Франция проводит военные операции в Мали, Ираке и Сирии, в то время как немцы предпочитают предоставлять международную гуманитарную помощь. Немцы опасаются, что французы стали слишком воинственными, в то время как в словах немцев "Больше никогда не будет войны, больше никогда не будет Освенцима" многие французы видят скорее умиротворение агрессора, а не раскаяние.
Экономика Германия является локомотивом свободного рыночного либерализма, склонным к экономии и пренебрежительным к бюджетной распущенности, которую немцы ассоциируют с "государством всеобщего благосостояния" – очень французской идеей.
Само определение европейской силы пустили с молотка: Для французов, с их кампаниями в Африке и на Ближнем Востоке, это военно-политическая мощь. Для немцев экономическое измерение силы важно не менее политического, с фокусом на восток, в сторону России и ее соседей.
Наиболее угрожающим столкновением может стать конфликт из-за наплыва мусульманских беженцев и других мигрантов. В прошлом году Германия в одиночку пригласила их более миллиона, в то время как Франция неохотно приняла несколько тысяч.
Читайте: Кремль ведет Россию к гражданской войне
Франция хочет закрыть границы континента, а Германия желает, чтобы Турция помогла привлечь больше беженцев – тут конфликт не столько совести, сколько конкурирующих экономических императивов.
Германии нужно больше рабочих, так как ее коренное население стареет с огромной скоростью, уступающей только Японии. Франция, напротив, страдает от безработицы – и имеет один из самых высоких уровней рождаемости в Европе.
Франция также признает, что ее самой большой социальной проблемой является интеграция миллионов мусульман в свое светское общество. В то же время, немцы практически не задумываются о такого рода напряженности.
События в Кельне, когда в канун нового года толпы арабских мигрантов нападали на молодых немок, стали тревожным звоночком для многих немцев – намек на то, что они не смогут всегда оставаться самоуверенным островом в море все более нервных соседей.
Тем не менее, Меркель все еще цепляется за политику открытых дверей для мигрантов, хотя сейчас эта позиция не только изолировала ее от других стран Европы, но и от собственных союзников на родине.
Читайте: Доездился: в Украине завели дело на друга Путина в Европарламенте
Она также не дает Европе найти единый подход к проблеме, что в последний раз было ярко продемонстрированно на встрече в Брюсселе.
Прошлой осенью, главным советом Меркель для немцев было "Wir schaffen das" – мы справимся. Но сейчас она упускает возможность прислушаться к своим травмированным гражданам и остальной нервничающей Европе, а также пригласить Францию сузить пропасть между ними.
Но сейчас время не благоприятствует подобному сотрудничеству. Не смотря на то, что радикальный исламизм, массовая миграция, реваншизм и военная агрессия России являются проблемами, которые ни одно европейское государство самостоятельно решить не способно, политические настроения по всему континенту далеки от единства.
Напуганные европейцы отступили в свои суверенных маленькие государства под воздействием праворадикальных идей и ксенофобии. В Венгрии и Польше, эти силы даже взяли власть.
К 2017 году такое вполне может произойти и во Франции, а Великобритания вообще покинет ЕС. Это оставит Европу без государства, способного принять бразды правления несовершенным союзом из рук Франции или Германии.
Читайте: Европа без границ: Кабмин одобрил пакет "безвизовых" законов
Так что будет дальше? Есть ли основания полагать, Европа отойдет от этого? Будет ли франко-немецкий поворот в позорной памяти резни под Верденом, произошедшей 100 лет назад? Я так не считаю.
Это вопрос лидерства. В 1990-х Франсуа Миттеран и Гельмут Коль, как Аденауэр и де Голль перед ними, смогли работать вместе, отчасти потому, что они пережили альтернативу этому – ужасы войны. Но эти гиганты уже давно покинули сцену.
Сейчас не существует ни руководящей программы, ни истинной солидарности, а историческая память сильно поблекла. Меркель и Олланд как никогда сосредоточены на своих собственных проблемах: борьбе с терроризмом для Франции и отношении к беженцам для Германии.
Что руководители государств Европы не делают, но просто обязаны начать делать, так это подготовить своих граждан к огромному скачку веры и оптимизма, который придется совершить их гражданам, чтобы объединиться и вырваться из сковавших их тисков страха.
Вместо этого, они предают заветные чаяния своих народов, продолжая клевать друг друга. И даже мое поколение, которому, когда пала Берлинская стена, было 15-20 лет, не в состоянии подняться против них, и потребовать, чтобы они спасли мечту, которую нам обещали – Европы, достигшей, наконец, в устойчивого мира и взаимопонимания, на смотря на все ужасы 20-го века.
